кафетерии (чтобы узнать последние слухи), сидел на новых совещаниях или изучал схемы, связанные с подготовкой на шаттл, иногда летал на T-38 (если назначенные экипажи оставляли такую возможность) и после этого уезжал домой. В отведенные для этого дни я отрабатывал восьмичасовую смену на тренажере SAIL, который использовался круглосуточно семь дней в неделю. Иногда мне везло и меня призывали поработать на SMS – пройти реальную тренировку вместо одного из членов экипажа. Однажды Гай Блуфорд не мог присутствовать на тренировке по программе STS-8, я получил соответствующую просьбу и с радостью вышел вместо него.
На мой взгляд, межрасовая интеграция в Отделе астронавтов – с афроамериканцами Блуфордом, Грегори и Макнейром и азиатом по происхождению Элом Онизукой – происходила без каких-либо проблем. Весь отряд астронавтов, казалось, не обращал на цвет кожи никакого внимания. Я, во всяком случае, точно. Мое семейное воспитание грешило страшными провалами в том, что касалось женщин, но было вполне прогрессивным по части расы. «Когда ты зарылся в окоп и чертовы японцы обстреливают тебя, какая разница, какого цвета американец рядом с тобой?» – такова была версия речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» в исполнении моего отца. Мои убеждения, совершенно средневековые по отношению к женщинам, были свободны от предрассудков в отношении расы. Иисус Христос говорил: «Возлюби ближнего своего». Он ничего не уточнял по поводу цвета кожи. Расиста ожидал ад, точно так же как он ждал мальчиков, воображавших себе обнаженную чирлидершу. Я никогда не задумывался о цвете кожи астронавтов из меньшинств, и, насколько я мог видеть, другие бледнолицые в Отделе астронавтов также не заморачивались этим.
Хотя в Отделе астронавтов не было расизма, тема расы, точно так же как вопросы, касающиеся пола, религии, сексуальной ориентации, папы римского, материнства, яблочного пирога, да и практически любые другие, местные юмористы считали вполне допустимыми. У них не было ничего святого. Заменяя на тренажере SMS Гая Блуфорда, я имел возможность слышать подобные шутки.
Однажды во время тренировки нам позвонил главный оператор: «Вам надо сообщить о медицинской проблеме и вызвать на связь врача». Мы привыкли к таким требованиям. В ЦУП было рабочее место «врача», которое занимал терапевт NASA, и оператор тренажеров хотел дать ему работу по профилю. В кабине мы начали совещаться, один за другим посыпались варианты.
– Давайте скажем, что у Дэна острая боль в животе. Это может быть аппендицит.
– Давайте скажем, что у Дика симптомы, похожие на простуду.
– Давайте скажем, что у Дейла сильная зубная боль.
Мы помуссировали немного эти и несколько других идей, пока Дейл Гарднер не обратил внимания на меня, подменяющего Гая Блуфорда, и не воскликнул:
– Нет! Я знаю! Давайте скажем, что Гай
Штаб-квартира NASA была на грани оргазма от приближающегося полета первого чернокожего астронавта США. С учетом этого предложение было потрясающе смешным.
Кто-то изобразил сообщение в духе рекламной строки к фильму «Аполлон-13»: «Хьюстон, у нас проблема. Гай побелел!» Это могло заставить кое- кого в штаб-квартире действительно
Дик Трули посмотрел на нас и сказал:
– Если вы, парни, передадите такое сообщение, то ближайшим местом к космосу для вас навсегда останется девятый этаж первого корпуса, где Крафт вас уволит.
Мы всё поняли. Астронавтам, даже совершенно индифферентным к цвету кожи, не позволялось шутить публично на расовую тему. В Америке это было бы карьерным самоубийством. В конце концов мы сошлись на «болях в животе» у Дэна.
Во время другой тренировки, где я также временно замещал члена основного экипажа, я решил, что моей карьере пришел конец, при этом никакого отношения к расе ситуация не имела. В перерыве мы еще с одним астронавтом спустились на среднюю палубу перекусить. Поскольку на тренажере имитировались все особенности полета, пища была космической – паста для сэндвича и обезвоженная еда. Хлеб в меню не предусматривался – он слишком легко крошится в невесомости. Вместо этого использовались тортильи. Мы сделали на их основе бутерброды с арахисовым маслом и вскрыли упаковку сухофруктов. Мой сотрапезник показал мне сушеную грушу:
– Маллейн, посмотри, она похожа на … – и он назвал часть женского тела, используя популярный на Планете ЗР эвфемизм. Я рассмеялся.
– Точно, она действительно похожа на … – и я повторил то же слово. Симметричные ломтики груши в сушеном виде выглядели как художественная композиция, разрешенная к просмотру только взрослыми.
Через несколько секунд Дейл Гарднер, который в момент обмена репликами выходил в туалет, появился у нас на средней палубе. Вена на его лбу была готова разорваться.
– Ради Христа, что вы тут говорите по интеркому?! Одна женщина, работающая на пульте главного оператора, услышала, что вы тут наговорили о сушеной груше, и была совершенно шокирована. Она побежала к Крафту, чтобы написать жалобу.
– О боже, – сказал я. – Видимо, она услышала нас через включенный микрофон.
Ничего хорошего ждать не приходилось… Молодая женщина бежит к Крафту, склоняется над его столом и кричит: «Какие-то ваши чудо-мальчики, астронавты, только что увидели часть женского тела в сушеной груше!» Господи, ну почему мы вместо этого не увидели Деву Марию в тортильях?
