Иерусалим. Биография

крестоносец, и Усама сообщает об этом с насмешливым презрением.

Затем Усама вошел в Templum Domini, бывший Купол Скалы, чтобы помолиться там (его друзья-храмовники разрешили ему это, несмотря на то, что он открыто восклицал: «Аллах Акбар!» — «Бог велик!»). Тут произошел досадный инцидент: к Усаме подскочил один из франков «и, развернув меня лицом на восток, воскликнул: „Так молись!“» Другие тамплиеры быстро оттащили собрата и извинились перед гостем, сказав: «Это чужестранец. Он приехал на этих днях из франкских земель и никогда не видал, чтобы кто-нибудь молился иначе». Из этого Усама заключил, что «все франки, недавно переселившиеся из франкских областей на Восток, отличаются более грубыми нравами, чем те, которые обосновались здесь и долго общались с мусульманами». Эти новые переселенцы «проклятый народ, и они всегда будут ненавидеть тех, кто не их расы».

Однако не только мусульманские вожди посещали Иерусалим королевы Мелисенды. Ежедневно на городские рынки приходили окрестные земледельцы; они торговали фруктами и допоздна задерживались в городе. К 1140-м годам законы, запрещавшие мусульманам и евреям оставаться на ночь в городе Христа, соблюдались уже не так строго. Арабский путешественник Али аль-Харави отмечает: «Я жил довольно долго в Иерусалиме во времена франков, чтобы узнать, в чем секрет трюка со Святым огнем». Несколько евреев теперь тоже жили в Иерусалиме, но паломничество в Святой город для иудеев все еще оставалось опасным.

Говорят, что как раз в это время, в 1141 году, из Испании приехал еврейский поэт, философ и врач Иегуда Галеви. В своей любовной лирике и религиозной поэзии он воспевал «Сион, прекрасный, как звезда» и печалился от того, что Святая земля захвачена Эдомом (мусульманами) и Ишмаэлем (христианами).

Думы и боль об одном: край мой во власти Эдома Жестокого[155].

Всю свою жизнь Галеви, писавший стихи на еврейском языке, а говоривший по-арабски, верил в возвращение иудеев на Сион:

Ты — славных царей чертог, и выше тебя — лишь Бог.
Как стал иноземный раб владыкой дворцов твоих?
Хочу я скитаться там, бродить по крутым путям
Провидцев Всевышнего, простых мудрецов твоих.
Я б крылья иметь хотел, к тебе бы я полетел,
Израненным сердцем пал на раны земли твоей,
Обнял бы вершины скал, и камни твои ласкал,
Упал бы лицом во прах, лежал бы в пыли твоей[156].

Стихи Галеви, ставшие частью службы в синагогах, пропитаны той же щемящей надеждой, какая сквозит в творениях авторов, писавших когда-либо об Иерусалиме:

Но вижу порою сны: вернутся твои сыны;

Я б арфою стал тогда и пел на пирах твоих![157]

Доподлинно неизвестно, был ли в действительности Галеви в Святом городе. Легенда гласит, что когда Галеви входил в городские ворота, на него налетел какой-то всадник, скорее всего, франк, и поэт погиб под копытами — участь, которую он, возможно, предвидел:

Лишь там, в земле благой, я обрету покой,
Отныне — навсегда.

Эта смерть, возможно, не слишком удивила бы Усаму, отлично изучившего жестокие франкские законы. По дороге в Иерусалим ему довелось увидеть двух латинян, решавших какой-то судебный спор поединком: в результате один размозжил голову другому. «Вот каковы законы и суд у франков!» — восклицает Усама. Когда некоего человека обвинили в убийстве нескольких пилигримов, его связали и погрузили в бассейн с водой. Если бы обвиняемый