утонул, его признали бы невиновным, но он оставался на поверхности, и поэтому его вина была сочтена доказанной «и ему выжгли глаза».
Что касается сексуальных обычаев иноверцев, то у франков нет «никакого самолюбия и ревности», замечает Усама. Один франк застал свою супругу в постели с любовником, однако отпустил его, ограничившись предупреждением, а другой рыцарь, увидев обритый низ живота у своего банщика- мусульманина, велел ему обрить интимное место и себе, и своей супруге. Причем, когда тот «брил ей эти волосы, муж сидел и смотрел». Комментирует Усама и франкскую медицину: некий восточный врач начал лечить с помощью припарки нарыв, образовавшийся на ноге у одного рыцаря. Нарыв вскрылся и начал заживать. Но тут к больному пришел франкский лекарь и задал ему вопрос: «Что тебе приятнее — жить с одной ногой или умереть с обеими?» Получив ожидаемый ответ, лекарь приказал отрубить больную ногу, однако пациент умер. Женщине, «больной сухоткой», восточный врач рекомендовал особую диету, франкский же медик счел, что «дьявол вошел в ее голову», и вырезал бритвой крест у нее на голове, «так что стали видны черепные кости». Затем он натер ей голову солью, и больная тут же умерла. Лучшими докторами считались арабоязычные христиане и евреи: даже короли Иерусалима предпочитали теперь врачей восточной школы. И все же Усама не был предвзят — он приводит также два случая, когда франкское врачевание привело к чудесному исцелению.
Мусульмане считали крестоносцев жестокими грабителями. Но клише, согласно которому воины Креста сплошь были варварами, а мусульмане — утонченными эстетами, весьма далеко от истины. В конце концов, и сам Усама верно служил садисту Занги, и в «Книге назидания» можно найти немало примеров жестокости мусульман, не менее шокирующей современного читателя, чем бесчинства франков: собирание отрубленных голов христиан, распятие и разрубание надвое своих же солдат и иноверцев, суровые наказания исламского шариата. Показателен в этом смысле рассказ Усамы о собственном отце, который в сильнейшем гневе отрубил руку пажу. Жестокость и беспощадные законы определяли действия обеих сторон. У французского рыцаря и исламского фариса было много общего: они служили самоуверенным авантюристам, таким, как Балдуин и Занги, основавшим военные династии. Обе системы строились на земельно-денежных пожалованиях отличившимся воинам. Арабы ценили поэзию и читали стихи не только развлечения ради, но и использовали их в целях пропаганды. Когда Усама состоял в услужении у дамасского атабека, он вел переговоры с египтянами в стихотворной форме. Крестоносцы также очень любили любовную лирику. И рыцарь, и фарис жили по своим, довольно схожим, кодексам чести и были одержимы одним и тем же — религией, войной, женщинами, лошадьми и турнирами.
Немногих солдат и немногих поэтов война восхищала и забавляла так, как Усаму. У его читателя может даже возникнуть ощущение, будто он сам участвует в священной войне в Иерусалимском королевстве. В своих помпезных историях о бесшабашных конных воинах Усама с равной легкостью рассказывал как о чудесных спасениях, так и об ужасной смерти, описывал возбуждение, которое вызывают дикость боя, блеск стали, пена на крупах коней и льющаяся кровь. Но он также был философом, смирявшимся перед судьбой и божественной волей: «Самая незначительная и мелкая вещь может принести вред и погубить, но все это связано с тем, что пошлет воля Аллаха». А главное, обе стороны верили, что, выражаясь словами Усамы, «победа в войне — от Бога». Религия была всем; высочайшей похвалой Усамы для друга оказывались слова: «истинный ученый, настоящий воин и правоверный мусульманин».
И вот безмятежное спокойствие Иерусалима королевы Мелисенды неожиданно нарушил несчастный случай на охоте.
24. Безвыходное положение
Когда Усама не воевал и не читал, он со своими ручными гепардами, соколами или собаками охотился на оленей, львов, волков и гиен и в своем пристрастии к охоте ничем не отличался от Занги или короля Фулька, охотившихся так часто, как только оба могли себе позволить. Во время визита Усамы и атабека Дамаска к Фульку их так сильно восхитил один из королевских ястребов-тетеревятников, что король счел необходимым подарить его своим гостям.
10 ноября 1142 года, вскоре после визита Усамы в Иерусалим, король Фульк охотился в окрестностях Акры. Заметив зайца, он пришпорил коня и погнался за дичью. Неожиданно подпруга у его коня лопнула, король упал наземь, а седло свалилось на него сверху и размозжило череп. Спустя три дня король умер. Жители города вышли на улицы проводить погребальную процессию к церкви Гроба Господня. На Рождество Мелисенда короновала своего 12 -летнего сына Балдуина III. Но реальной правительницей осталась она сама — по свидетельству Вильгельма Тирского, «женщина мудрая, в делах государственных весьма опытная и столь далекая от обычных слабостей своего пола», что даже в тот век, когда мужчины полностью доминировали, «осмеливалась на самые отважные мероприятия… и так превосходно управляла государством во время малолетства своего сына, что ее справедливо ставили наряду с предками»[158].
В этот момент радости, омраченной горем, и разразилось несчастье. Занги Кровавый захватил Эдессу, перерезал франков и поработил их женщин (обещав, однако, покровительство христианам-армянам). Таким образом, первое государство крестоносцев и колыбель иерусалимской династии было
