на невидимые сейчас дома, поля и леса. — Ты стремишься домой? Но всё что есть вокруг и внутри нас также является нашим домом. Ибо всё едино. В нас и вокруг нас — Создатель. И мы — часть Его духа и плоти. И то что мы живы и можем бесконечно познавать Его — величайшее из всего того, что вообще может существовать. — Арталиэн счастливо улыбнулась. — Дитя моё! Так неужели ты не хочешь поделиться этой радостью и знанием с другими, с теми, кто по разным причинам оказался обделён этим?
И поднялась тогда Анна. И склонилась почтительно перед леди Арталиэн. И произнесла:
— Слова истинной мудрости изрекаешь ты, о, великая леди Арталиэн! Словно лучик света коснулся сейчас самых дальних и тёмных закоулков моей души!..
С самого раннего возраста Анна всегда стремилась освободиться от видимой оболочки, сбросить оковы, разрушить прозрачные стены этого мира, отделяющие её от места, которое она почитала за свой настоящий дом. Она подолгу медитировала, её посещали видения прекрасных далей; иногда это было сияющее ничто. Сердце Анны было мудрым, но холодным. Оно жило лишь мечтой попасть в свой истинный дом, пройти все испытания и не запятнаться мирским. Но однажды пришло время и этому сердцу переполниться любовью. Любовью к этому миру, ибо всё едино, всё есть дом, и нет особой разницы между этим местом, и тем куда так стремилась Анна. Лет до десяти она много рисовала — в основном это были абстрактные, отстранённые зарисовки и пейзажи, видения её призрачного, далёкого «дома». И вот Арталиэн ненавязчиво знакомит Анну с музыкой. С музой, живущей не прошлыми эпохами на полотнах великих художников или видениями будущего, — но живущей прямо сейчас и излучающей экзистенциальный восторг от осознания этого. И раскрылся тогда прекрасный цветок юной Лютиэн Тинувиэль! Она смеялась и пела, видя зелёные луга и леса, небо — так много новообретённого сразу! Два мира слились для неё — этот и тот, что был призрачным домом из видений.
Тогда ослаб для неё зов туманных берегов, и потускнел маяк далеко за морем. Они затмились единым потоком красок, ощущений и запахов, всего того, что раньше не воспринималось в полной мере и казалось некой условностью. И ей захотелось не отрицать, но прежде познать этот мир. И она поступила в колледж, мечтая постичь мир, ибо уже любила его. И поначалу впитывала каждый новый урок, каждое слово учителя с жадностью, внимая им и открывая перед собой новые странички. Но очень скоро все странички в этом заштатном учебнике закончились, и Анна осознала всю тщету своей попытки учиться, полнейшую безнадёжность познания мира с помощью учебников и заученных фраз. Из года в год, из поколения в поколение передавали они друг другу свой опыт, своё всегда одноцветное, дальтоническое видение вещей. И внезапно Анна увидела это будто со стороны. Всё это замусоленное копошение, изучение наук, вымученные дипломы, «непреложные истины» и константы… долой серость! Глупцы!.. Что они знают о мире, глядя из своей узкой щёлочки дозволенного по большим праздникам… если они, праздники, у них вообще имеют место… А ведь так легко, так просто оторваться от всего этого; выйти в одиночку далеко в поле или в лес. Остановиться, выйти вон из этого безумного круга рутины, сбросить оковы паутины сознания, которой постепенно и неминуемо обрастаешь живя среди людей… — Анна стояла где-то в глухой чаще леса, сбежав с уроков. Вкусить дождя! Глотнуть ветра! Увидеть небо! И вот когда пропитаешься всем этим так, что чаша твоя наполнится до краёв, когда экстатический безумный восторг охватит тебя, когда унылые фонари у твоего невозможного подъезда превратятся вдруг в звёзды, когда внезапно прошибёт тебя, что трава действительно зелёная, извечная, а синева неба была всегда… Тогда и наступит момент истинной жизни, — и блажен тот, кто поймал хотя бы один такой момент за всю жизнь, — чаша твоя будет бурлить и плескать во все стороны, обдавая священной жидкостью новые ростки жизни… Вот тут-то и настигает бесповоротно всепоглощающее чувство, что всё вокруг — не зря. Без всякой математики и философии вдруг ясно осознаёшь божественность, вечную изначальность и непреходящую несказанную красоту всего сущего…
Так смотри же, как реется лист на ветру словно знамя освободительного движения! Слушай же, обратись в слух: как птица радостно заливается в рассветном лесу! Как ползут по земле первые лучики нового дня… как крикнет в вышине поднебесной первая вестница нового, небывалого дня. Дня жизни, дня смерти, дня великой, небывалой радости и откровения. Твоего дня.
Анна опустила голову, печально вздохнув. Порыв её прошёл, теперь она просто смотрела в землю. Да. И только лишь люди строят свои дома и науки, забывают всё и вся, перегрызают глотки друг другу, попирая всё живое на земле, забывая зачем и куда пришли, оправдывая всё ничтожными измышлениями. Люди, ищущие смысл и оправдание своим жалким жизням и измышлениям. Тогда как у всех живых существ вокруг этот смысл в них самих, им не надо его искать! О, Человек Обыкновенный, горе тебе!..
…Анна увидела внизу, на земле, незримую доселе активность, увидела и ощутила всё сразу, объяла необъятное, случилось невозможное. По всей земле ползали бессчётные количества жуков, муравьёв, насекомые заполняли эфир и смотрели на неё своими гигантскими расширенными глазами. Глазами Бога. И в этот самый миг все они — миллиарды миллиардов, секстильоны, квинтиллионы, все они словно прошли сквозь Анну, не оставив равнодушной ни одну клетку её тела; они отдали ей частичку себя, а она свою — им. И луч солнца пробился и позвал взгляд Анны вверх. «О, да. Да! Я покажу это людям. Теперь больше нет сомнений, зачем я здесь».
Во время этих откровений в лесу, блуждая три дня подряд с утра до ночи по весеннему лесу, Анна, наконец, услышала песню менестреля где-то далеко в чаще, и тогда любовью переполнилось её сердце, любовью ко всему живому и к прекрасной песне. Музыка вновь звала её и она устремилась на встречу этому зову.
