аккомпанировали, в голове начал складываться образ вплетающейся партии струнных, — как вдруг воздушной трелью влетела в мелодию резвая птаха, подняла голоса вверх, вскружила вальс аллегро, осыпая эскапады нот. «Я сплю?» — тихо спросил Джон и открыл глаза. Звонил телефон.
— Да! — он снял трубку.
— Арталиэн Анориме приветствует тебя! — услышал Джон в ответ и обрадовался. После нового года их компания виделась достаточно редко, — всего дважды на непродолжительные чаепития.
— Тётя Дженни, — воскликнул Джон. — Как я рад слышать Вас!
— Я тоже, Джон. Если хочешь, приходи к нам сегодня. В этот погожий весенний день участники Союза высказывают желание собраться.
— У меня давно есть такое желание, леди Арталиэн. Я непременно буду!
— Замечательно! Если у тебя нет более никаких неотложных дел, то мы уже ждём тебя начиная с этой минуты.
Джон вышел на улицу. Ощущение вечного, непреходящего, постоянно юного утра было разлито в воздухе. И зенитное солнце, и обжигающее своей нерукотворной синевой небо, и этот весенний воздух, — всё это не просто кружило голову и уносило мысли прочь к просыпающимся лугам и набухающим почкам, к любовной песне соловья и ещё выше, туда где нет забот и печалей, где лишь свет, любовь и первозданная чистота. Нет, не звенящую песнь жаворонка слышал во всём этом Джон, но колокольный звон, набат, безмолвный крик о помощи, о том, что всё прекрасное нуждается в защите, но жаждет любви, ибо без любви теряется изначальная сущность всего. В эти нереальные моменты короткой вспышки озарения, пронзившей Джона молнией вселенского знания, он ясно узрел вдруг всю скорбь, неумолимую, бездонную печаль пропасти, лежащей между ним, и таким близким, но недостижимым миром прекрасного вокруг него.
«Я никогда не растворюсь во всём этом, не смогу соединиться и стать единым целым, — так чтобы моя любовь к миру стала полной. Моя любовь отныне — это две составляющие — великая радость знания и понимания, и равнозначно великая скорбь от невозможности слиться с этим знанием. Нас разделяет Мост. И мне нужно стремиться к другому его концу… А пока меня ждут мои друзья!». И он, словно скинув хомут новых открытий, улыбнулся почти беспечно и бодро зашагал к дому Арталиэн.
Наконец, вся команда в сборе, зал Анны на втором этаже распахнут и манит своим завсегдашним уютом. Когда видишь всех друзей через пару месяцев затворничества, понимаешь, чувствуешь в людях какую-то неуловимую перемену. Но что именно изменилось — сразу сказать не можешь. Быть может, это под силу заметить художнику или опытному физиономисту, который сразу подметит пару мелких морщин. Джон обозревал все эти лица, которые были обращены сейчас к леди Арталиэн. Наконец, и он перевёл взгляд на неё. И обнаружил, что пропустил начало собрания. Арталиэн говорила:
— Перед вами пробный макет нашего журнала.
Перед собравшимися предстала обложка, на которой эльфийская дева в длинном белоснежном одеянии брела среди полей и цветов.
«Почти библейская картина», — подумалось Джону.
— Эта леди — вне всякого сомнения — леди Арталиэн! — пошутил вслух Уолтер.
— Далее следует вступительная статья, которую Анна всё-таки закончила, а я добавила пару слов. — Арталиэн перевернула страницу. — Несколько наших с Анной картин и рисунков, стихи Чарльза, пара сочинений Уолтера и свободное место для тебя, Джон. Ты ещё не предлагал свой материал для журнала. Джон?
— У меня есть несколько стихотворений, но, право, я не знаю, как можно помещать их рядом с такими грандами…
— Джон, искусство — это высшая свобода, — слегка нравоучительно произнесла Арталиэн. — Если в этом журнале печатать только, как ты изволил выразиться, «грандов», то грош цена такому изданию. Это же строгая упорядоченность, продуманность, тотальный контроль, ещё один винтик Системы.
— Я принесу пару стихотворений, — сказал Джон, и внезапно лицо его осветилось. — Но сейчас я хотел бы кое-что поведать Совету.
И Джон вкратце, не слишком отвлекаясь на мелочи, рассказал всем о своём видении Моста в Вечность, о Проводниках, об открытых им только что двух составляющих собственного «я». Заканчивая говорить, Джон заметил, как дёрнулись уголки губ обычно беспристрастной Арталиэн («неужели смеётся?» — мелькнуло у Джона). Огонёк вспыхнул в её глазах и она молвила с чувством:
— Джон, в тебе просыпается редкий дар не только видеть мир не так, как осязает его большинство, но и уметь внятно и убедительно описать это своё видение. У тебя есть что сказать людям. Тебе ли стесняться своих произведений! — Тут лицо её смягчилось и лукавая улыбка озарила его. — Не скрою, я кое-что предвидела, но не знала, что это начнётся так скоро.
Остальные присутствующие тоже поспешили выразить свои мнения.
— Предлагаю включить сказание Джона в журнал! — пробасил Чарльз.
— Это отличный ход для придания журналу целостности. — Анна также была полна энергии. — Открывает журнал моя статья, настраивая читателя на нужный лад (по крайней мере, мне хотелось бы надеяться, что это так). Далее следуют непосредственно сами произведения… хм… чего уж там — искусства! И в завершение всему — это откровение!
— Рад за тебя, Джон! — просто откликнулся Уолтер. — Но не слишком ли много слов? Пришла пора заканчивать работу над первым номером.
Арталиэн подняла руку, призывая к тишине, и сказала:
