– Хочу предложить выгодное дельце.
При этих словах на желчной физиономии бостонского палача появилась кривая ухмылка.
– Выгодное дельце? – с сомнением выговорил он. – С вашими делами я закончу в канаве.
– Отчего бы тебе не впустить нас в дом? Или ты боишься?
– Боюсь? Я? Напротив! Это никто из местных не смеет перешагнуть порог моего дома, словно я прокаженный! Бывает, что я месяцами не вижу человеческого лица. К тому же выходить мне запрещено.
– Ну так вот тебе сразу два человеческих лица. И довольно-таки приятных.
– Да уж вижу, – отозвался палач, поднимая лампу повыше, чтобы лучше разглядеть незваных гостей. – Ладно, проходите. Проклятое одиночество меня доконает.
Палач закрыл за посетителями дверь, и те оказались в тесной комнатушке, посреди которой стоял неказистый стол и несколько покосившихся стульев. Повсюду валялись обрывки веревки с петлей на конце.
Палач, как видно, собирался напиться: на столе красовалось две бутылки, от которых исходил резкий запах дешевого бренди.
Пододвинув к столу пару стульев, он достал две оловянные кружки.
– Выпьете со мной? – спросил он моряков.
– Наливай, – не стал ломаться бретонец и, отведав дрянного пойла, продолжил: – А правду ли говорят, будто веревка, на которой кого-нибудь повесили, приносит удачу?
– Говорить говорят, однако меня она удачливей не сделала. А этого добра здесь, если не ошибаюсь, больше семи десятков.
– Это вы стольких на тот свет отправили? – слегка отшатнувшись, спросил Каменная Башка. – Немало.
– Да уж, – вздохнул палач. – Только моей вины в том никакой нет. Мне велят повесить, и я исполняю приговор. Таково мое ремесло, мой хлеб. К тому же осужденный так и так обречен умереть.
– И всегда по заслугам?
– Это уж не мое дело. Мое дело – повесить, коли приговорили.
И, вновь наполнив кружки, бостонский палач вонзил в бретонца взгляд зеленоватых глаз, зловеще поблескивающих под рыжими косматыми бровями:
– А теперь позвольте осведомиться о цели вашего любезного визита.
Помолчав с минуту, стушевавшийся, против обыкновения, боцман невольно выдал в досаде крепкое бретонское словцо.
– Э! Да ты, верно, из Бретани? – возликовал палач, вскакивая со стула. – Земляк!
– Ты что, бретонец? – оторопел Каменная Башка.
– Ну да, я из Бурго.
– Во имя Иль-де-Ба, да мы почти братья!
– Значит, ты из Иль-де-Ба? – радовался палач.
– Точно. А ведь мне говорили, что где-то в Бостоне живет мой земляк.
– Ну надо же, из Иль-де-Ба! – умилялся палач. – Мы с тобой одной крови.
– Да, друг.
– Ты называешь другом палача?
– А что тут такого? Или ты не бретонец?
При этих словах две тяжелых слезы скатились по щекам рыжебородого и исчезли в густой огненной поросли.
Растрогавшийся Малыш Флокко и сам тайком утер слезу.
– Ну и дела! – дивился боцман. – Ну-ка, расскажи мне, как вышло, что бретонец стал палачом. Для меня это загадка, как и то, что ты служишь англичанам, нашим заклятым врагам.
Палач поднял голову и начал свой рассказ:
– Когда-то и я служил на флоте. Плавал под французским флагом. Дослужился до старшего канонира. Может, сегодня был бы одним из лучших, когда бы не один старший офицер. Бог знает отчего он питал ко мне лютую ненависть. Но вы не пьете?
– Пьем-пьем, – успокоил Каменная Башка, – продолжай.
Рыжебородый провел рукой по собравшемуся мрачными складками и покрытому испариной лбу и снова заговорил:
– Однажды ночью я нес вахту и вдруг увидел его. Сам не знаю, что тут со мной приключилось. Будто красная пелена упала перед глазами, и я схватился за кортик.
– И ты убил его?
– Перерезал горло.
