– Да уж, – улыбнулась Аня.
– Ничего. Я пока ничего не хочу решать. Хочу насладиться временем, проведенным с тобой.
Бронникова вновь подняла на него взгляд и спросила с напускной серьезностью:
– Как же это вас так вштырило-то, а? Молодой человек?
– Сам в шоке.
– Давно я такого не слышала… «Насладиться временем, проведенным с тобой…» У вас в Питере все так разговаривают?
– Да, – ответил Смолин, – все.
– Надо съездить… Давно не была. Считай со студенчества.
– Так поехали.
– Куда? – испугалась Аня.
– В Питер. С нами. Конец октября – я, может, успею прыгнуть на заочку в Герцена. Тем более мне твоя Алла Николаевна телефончик какой-то дала. А у нас все решается телефончиками да звоночками. По городу полазим, вспомнишь студенчество. А потом вернемся.
– Решил все-таки… – улыбнулась Аня, поглядывая на подоконник. Там в любезно предоставленной персоналом кафетерия вазе стояли разлапистые лилии.
– А чего тут решать? Мне еще никогда так… – Смолин задумался на секунду, подбирая правильное слово (первое, что влетело на язык, было матерным). – Так хорошо не было. Никогда.
Бронникова рассмеялась:
– И ведь нет предела совершенству!
Рассмеялся и Смолин:
– И это мне говорит человек, у которого на телефоне мелодия Саймона…
– Да чего ты к ним прицепился? Хорошие ребята!
– Ну да… – не без доли иронии, но все-таки согласился Смолин.
– Слушай, я сейчас с тобой никуда не поеду. Не хочу. Да и Киселева не отпустит.
Она поглядела в окно, на улицу Розы Люксембург, сквозь вазу с цветами и сквозь стекло, забрызганное каплями недавнего дождя, а когда повернулась обратно к Вите и посмотрела в его глаза, увидела в них невообразимую грусть. И добавила:
– А ты возвращайся скорей. И если вернешься – у нас будет второе свидание. Обещаю. А второе свидание – это ведь гораздо серьезнее, чем первое. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я…
Грусть в глазах Вити сменилась радостью, однако он, стараясь соблюдать приличия, произнес невозмутимо, прищурившись, как Клинт Иствуд:
– Конечно, детка. Я все понимаю. Даже больше, чем тебе кажется.
Анна хихикнула:
– И пожалуйста, Витенька, сделай что-нибудь со своей прической! Смени имидж! А?
Смолин, который обычно болезненно воспринимал упреки относительно внешности, тут почему-то, наоборот, обрадовался такому вниманию, но опять постарался скрыть это под маской легкой иронии.
– Ничего не имеешь против каре? – невозмутимо поинтересовался он, делая глоток кофе. Бронникова серьезно согласилась:
– Да хотя бы и каре. Но лучше – под Котовского.
Смолин впился в нее взглядом, надеясь увидеть характерные признаки шутки на лице, но не увидел ничего, кроме сосредоточенности. Бронникова продолжала, не обращая внимания на его пронизывающий взгляд:
– А кстати, как ты планируешь уехать в Питер без документов?
– Не думал еще. Не знаю.
– Я зато знаю.
– И как?
– Вот, держи. – Аня порылась в сумочке. – Это паспорт Коли Завьялова.
– И?..
– А Коля Завьялов сейчас лежит у меня в отделении. И будет еще лежать минимум неделю. Он лысый, как бильярдный шар, а на паспорте – глянь, волосатик. И возраста твоего. Короче, по нему улетишь, а из Питера мне вышлешь. Желательно DHL. А то отправишь «Почтой России» – и придется Коле у меня в отделении Новый год отмечать. А может, и не один.
Смолин улыбнулся в ответ:
– Доверяет тебе пациент…
– Ага. Интересно, а если бы ты лежал у меня в отделении, а Коле Завьялову ну очень был бы нужен паспорт, ты бы дал? На время?
