поэтического напряжения, а, казалось бы, самые что ни на есть патетические пассажи заминированы аннигилирующим сарказмом, насмешкой над историей – хрестоматийной, т. е. плоской, над временем – суетным, над славой – приходящей и проходящей, над самим собой – классиком Гури. Друзья зовут его Джури…
Полночь. Ночи тысяча девятьсот сорок седьмого года.Одна из полночей того января.Снег на городе, который – был.Снег на городе, которого – нет.Снег на лохмотьях его одежд —драных шелках эпохи кайзера,времен гусар,времени вальсов.Ночь – над батальонами татар,марширующих по бульвару Марии-Терезии.Над взрывами американского хохотавозле дворцовых решеток Шенбрунна.Над пачкой «Пелл-мелл» —цена девчонки в ночной рубашке.Над банкой тушенки «Булл-биф» —цена ее двух ночей.Грузовики «Джойнта», как неотложки,подкатывают к «Ротшильд-шпиталь»,подвозя травмированный еврейский народ,меняющий на толкучке фотоаппаратна горсточку робкой надежды.Ночь в баре «Казанова».Черные из «US-Army» в красном топчутся светесо златокудрыми девушками.Снег на невыговоренных словах,принадлежащих мертвым.Полночь. Одна из ночей сорок седьмого года.Ночь – на ампулах, приготовленныхдля уколов в мышцы зараженного города.Снег – на улицах.«Запретная зона» (на четырех языках).Выходит, что вход в квартал опасней самой войны…Снег – на бронзовых крупах коней,морозом схваченных на бегу.Снег – на каменных девах,еще сберегших свою невинность.Правду,всю правду,ничего, кроме правды.Голый,как новорожденный.Голый, как омытый мертвец.Ни города – убежища,ни рогов храмового жертвенника – ничегона опускающемся горизонте.Голый, голее некуда.Один. И нет одиноче.Язык – за зубами.Если язык развяжется…А если в конце концов —язык развязать?..Голый. Лицом – к горам.И не поднять руки, чтобы отстраниться.Эта усмешка отрогов гор,когда человек произносит: «Я…» — и все. И больше ни слова.Вороны вносят имя егов свой черный список.Сирийско-Африканский геологический разломпролег через мой хребет:дымы… эхо вулканов… и т. д. и т. п.Идя навстречу волнам слухов о тектонике дня —выйдете на меня.Я – живое свидетельство катаклизмов —еще чадят опаленные скалы —смерти моей по плечо.Но что я помню?.. кроме как – птичьи стаиза полчаса перед трясеньем земным…Беженок-птиц – перед землетрясением, беженок в небо,в сохраняющие дистанцию с нашей землей – небеса…Воды сходят теперь уже в другие моря, кудаи смывают наносы прежних клятв, долгов, обещаний… Дура беспамятная – вода!…от отчаяния тотчасисцеляющая вода!IОктябрь. Сумерки. Мабийон.Этот вечер – он ни Богу, ни времени…Он ничей, он не принадлежит ни эпохе,ни родине,расположенной где-то в области сердца.Низкого небольшого заланависшие потолки. Подвал. Своды подвала,в котором от сих до сих – с десяти до пяти —тебе позволено вычеркивать имена и даты,физиономии населенья столицы,позволено быть одному. С собою наедине.Один на один. И никого за плечами,и никого у плеча —сам себе город без стен и не за что уцепиться.Один в бутафории тесного зала —собрания галлюцинаций,битком набитого сонмом призрачных лиц,жарко и медленно выплывающих из декораций.Один на один и с собою наедине.Не имея ни в прошлом начал,ни в будущем продолжений.И нечему продолжаться.Один.Настоящее время высвечено и освещено.В жизни уже никто не окликнет.Хотя бы одно лицородное. Но ни души.Все вокруг – чужие.IIНочи,сами приближающие себя к зиме.Ночиначинаются рано – в пылающих фонарях.Ветер встаетвесь в листопадеи пешком идет по столице,лицо которой задолго выучил япо слухам о ней —и с книжной узнал страницы.Эта осеньсовсем не похожа на осень в моей стране.Парки не те, аллеи не те…Мысли о ней тесней,готическим набраны шрифтом,чтоб уместитьсяв головах горожан, идущих навстречу мне,повадкою всей и одеждой принадлежащихосени в их столице.Осень весьма не похожа наосень в моей стране.И когда в назначенный час заката —для прогулки с собою наединечужестранец покидает отель,он на город смотрит в упори слушает его гул,соображая,какая часть города естьгранит и литой чугун,а какая —легенда серая и чужая.IIIВспышки фонарей не отпечатали на брусчаткенегатива тени его, не сохранили его шагов.Фонари свет бросают на мост, парапеты, реку,на человечество города, где ни одного человека,бывшего другом ему. Или врагом.Вечер по табелю – от прохлады до лязга зубов —в счет декабрьско-январских 
