– Рудольф! – кричит ему тётка. – А кто остался в ресторане?
Но Рудольф Кауффельдт, не обращая внимания на замечания сестры, зло выхватывает кошелёк и, отсчитав пятнадцать крон, швыряет на стол подле фрау Рихтер.
– Подавись, скряга! Что ты за человек такой? Давишься за каждый геллер! Не разобралась в ситуации, а на девчонок наговариваешь! У тебя голова на плечах есть, а? Хорошо хоть Симона прибежала и кричит мне прям с порога: «Быстрей, пап! Пошли со мной», я спрашиваю, с какой это радости, а она и говорит, что ты, Эмма, заливаешь тут, что якобы они нас обокрали! И не стыдно тебе?! Сама, небось, посеяла эти несчастные кроны!
Внезапный демарш Рудольфа удался, и фрау Рихтер уже не находит возражений и, чтобы скрыть конфуз, вскакивает, словно она вдруг что-то вспомнила:
– Рудольф! Зачем ты бросил ресторан? Воруйте, кто сколько хочет…
Поспешно раскланявшись, тётка уходит. В этот момент у меня как гора с плеч свалилась. Пронесло. Зато Вальтер Манджукич, разозлённый ситуацией, покраснел так, что румянец стал заметен на его смуглых щеках. Его сейчас что угодно могло распалить, прямо как Филиппа Гранчара в острый период болезни.
– Я полагаю, инцидент исчерпан, – нарушила тишину фрау Вельзер.
– Все свободны, – кивнул математик, однако при этом посмотрел на нас так пристально, что я невольно опустила взгляд.
В коридоре уже мы облегчённо вздохнули. Мама и вовсе выглядела, как выжатый лимон, зато Филипп Гранчар приободрился, стал каким-то весёлым и беззаботным. И так же воссияла Инга, встретившись с ним у лестницы. Она не ошибалась в Миле.
Вальтер Манджукич же весь трясся от гнева.
– Разнесу этот ресторан к чёртовой бабушке! – шипел он, и только присутствие учителей и начальницы гимназии мешало ему распалиться, прямо как Божене после происшествия с галкой.
А вот мне мама лишь сухо сказала, что рада, если я сделала выводы после кражи копилки. Я задыхалась от гнева, но сдержала себя. Когда Сара поравнялась со мной, Бекермайер подошёл к нам и, пристально посмотрев нам в глаза, произнёс:
– Я слежу за вами, Манджукич. Помните об этом.
Хорватка не нашлась что ответить. Весь день Сара ходила, как в воду опущенная. Столь внезапного разоблачения она никак не ждала. Её спас только демарш Рудольфа Кауффельдта и нежелание фрау Вельзер выносить скандал на всеобщее обозрение. Она не знала, где именно она оступилась и почему математик практически мгновенно её раскусил, и ещё долго ходила хмурая и озадаченная.
Глава 17. Снова в Грац
Уже близко декабрь 1908. Скоро и суд. И опять я, сидя в четырёх стенах, вспоминаю эту картину: учительская и мы, четверо «подсудимых». Почему это так врезалось мне в память? Что тогда перевернулось во мне?
«Оправдана. Полностью оправдана!» – думала я, покидая гимназию после уроков. Я чуть ли не летела домой, я рассчитывала, что родители наконец поверят, что я – не воровка. Но какое убитое выражение лица было у Сары! Она была морально раздавлена и опустошена.
– Пронесло… – повторяла она, как в бреду.
«Говорит, а у самой ещё зубы-то во рту стучат», – с иронией думала я. В этот раз я прилежно сделала все уроки, даже помогла кухарке, за что получила похвалу. День просто отличный, ничто его не может испортить. Я надеюсь, родители больше не считают меня чудовищем.
Но того, что случилось вечером, я не ожидала никак. Мама сразу обратила внимание на то, какая я весёлая стала.
– Мам, – позвала я. – Ты ведь веришь, что я не воровка?
– Ну, – кивнула мама.
– Я и копилку не крала!
– Молодец, что я могу сказать, – отвечала мама, а я почувствовала нарастающее раздражение. Ей что, всё равно?
– Мам, тебе что, всё равно? Ты ведь знаешь, что меня в школе травят? Я потому и прогуливала.
– Ну конечно, – ответила мама. – Надо на кого-то спихнуть ответственность. А ты не думала, почему тебя обижали?
– Да я откуда знаю? – я уже едва сдерживалась.
– Да потому, что ты сама это допускаешь. А может и ведёшь себя так, что коллектив не принимает.
Я вскочила с места и в спешке опрокинула кружку с чаем.
– Да я тебе вообще нужна?! Ты хоть раз мной интересовалась?!
– Конечно, конечно. Я – плохая мать. Хуже меня нет на всём белом свете.
