I
Все видели, как едут солдаты. Факелы разгоняли ночной мрак, стекая с горы к селу. Солдат здесь ждали – недавно в самом большом на селе дворе снова появились хозяева, башкиры. Те самые, которых несколько лет назад силой увезли на работы в Екатеринбург. В том, что они из города сбежали, и их будут искать – никто не сомневался. Не сомневались и башкиры. Теперь кто-нибудь из них постоянно тёрся на въезде в село – дежурили.
В эту ночь дежурил Катлубай. Он младший в семье – всего их было трое. Воспитывались с отцом, о матери ничего не знали, слухам не верили, и вообще были нелюдимы. В деревне про них говорили: «Что с них взять? Они же без матери!» И это «без матери» часто отдавалось в детских мозгах братьев как «Они же убогие»! Поэтому, когда отец однажды сказал: «Едем в город», братья ничего не спросив, полуулыбаясь – только так они умели радоваться – стали собираться в путь.
Уезжали вот по этой же дороге, по которой уже скоро, минут через пять поедут солдаты. Эту дорогу Катлубай запомнил, как молитвы. Уезжая отсюда, он думал, что никогда больше не вернётся в эту чужую, хотя и родную деревню, и поэтому решил оставить у себя в памяти эту полоску утоптанной земли с ямами и лужами, с булыжниками и гнилыми лежащими поперёк досками. Катлубай даже заметил тогда, что дорога довольно гармоничное творение – в ней нет ничего лишнего, попробуй зарой хоть одну яму и это уже будет что-то искусственное, не своё. А дорога должна быть своей, родной. Хотя бы дорога.
Катлубай и сейчас вспомнил эти свои раздумья, и в очередной раз укорил себя за то, что до сих пор не умеет складывать мысли ясно и красиво. Как отец.
Солдаты тем временем подъезжали всё ближе. Вот они уже спустились с высокого склона, ненадолго остановились перед мостом через Исеть, и огни снова двинулись на деревню. Катлубай должен был бежать к отцу и рассказать, что солдаты всё-таки едут, они здесь, но он медлил. Ему ещё и ещё раз хотелось вспомнить до камушка эту дорогу в день их отъезда. Вот мост. Он ему тогда показался самым крепким на свете, как уверенно они ехали на лошадях, как громко отстукивали по дереву, сколько в них было силы и уверенности, а мост выдержал. Зато когда возвращались, ехали быстро и все в одной телеге. Катлубай лежал на дне и почувствовал, как крепкий мост почему-то раскачивался, не то от езды, не то от ветра… Тогда в этой башкирской семье всё качалось, всё неслось и было зыбким. Это ощущение потерянного равновесия, ощущение постоянного пребывания на качающемся мосту с тех пор ни разу не покидало сердце мальчишки. Может быть поэтому он не шёл в дом, провожая взглядом солдат, надеялся, что они увезут его отсюда, пусть в кандалах, пусть взамен наградят его тумаками, как было не раз в Екатеринбурге, но забирая его в несвободу, они свободу ему и подарят?…
К отцу Катлубай побежал, когда факела уже освещали первые дома деревни, спугивая лунных зайчиков с окон крепких высоких изб.
– Солдаты, папа, там… – кричал мальчик, тарабаня в окна.
Первыми из дома выбежали старшие братья. Разница в возрасте у них была три года, но все говорили, что они близнецы. Высокие, полноватые, широколицые, с выпученными глазищами и толстенными чёрными бровями.
– Эээ, так они уже вон, – обречённо заметили "близнецы", когда на улицу, наконец, вышел отец, отличающейся от старших сыновей лишь лёгкой сединой.
– Идите в дом, – сказал отец, – И этого в подпол спрячьте, – указал он на Катлубая. Во взгляде отца мальчик увидел злость солдат, которые били рабочих на строительстве мельниц в Екатеринбурге. Это был взгляд старого пса, вдруг заметившего перед собой волчонка, и осознавшего, что смерть его в этом щенке. И почему опытный когда-то мощный пёс должен сейчас погибнуть от того, кого он и за соперника никогда не считал? По этому взгляду мальчик понял – нет у него больше отца.
Катлубая спрятали в подпол. Он слышал, как в дом с матом и завыванием завалилась толпа. Солдаты будто нарочно топали об пол сапожищами, чтобы выкурить кого-нибудь из подпола. По крайней мере, так казалось Катлубаю. Он сидел, ссутулившись, с желанием остаться здесь в земле навсегда. Но солдаты желания спрятанного башкирского мальчика не знали, к тому же это были умные добросовестные солдаты – поняв, что в семье не хватает младшего сына, в подпол они заглянули первым делом.
Взгляд, который увидел Катлубай сверху, взгляд солдата, не был похож на те, которые он обычно видел в Екатеринбурге, и который ещё минуту назад узнал в своём отце. Сегодня человек в военной форме на него смотрел устало. Без претензий.
– Вылезай, магомет! В город поедем. – Прозвенел приказ солдата в головной коробке мальчишки. И Катлубай заплакал.
Он плакал и когда отца с братьями связывали, при этом хлеща их плетками и харкая в их глазища, приговаривая:
– Ну, всё допрыгались, нехристи, теперь петля вам или костёр, черномазые…
Он плакал и когда бросался с кулаками на солдат. Пока не получил по зубам. Отчего заревел ещё громче, до истерики.
Он плакал и когда отца с братьями словно дрова закинули в телегу, в их же телегу, на которой они сбежали с Екатеринбурга, и повезли уже до боли знакомой дорогой.
Катлубая связывать не стали – мальчишка опасности не представлял, да и рука не поднималась – ребёнок всё-таки, ехать долго. Он сидел между поваленными братьями, те что-то шептали друг другу на башкирском, но он их не слышал – пытался угадать от чего телега подпрыгнула, а от чего её затрясло, как лихорадочную, и почему колёса на мгновение завязли и вдруг будто покосились, поэтому телегу пошатнуло в сторону, как пьяную. Это заезжали на мост. Заехав, задрожали и покатили медленно, медленно… Казалось, ямщик решил послушать эту дрожь, насладиться ею… Мост размером в
