зеленый номер 494. Ко мне обращаются на немецком: здесь собирают пожертвования для больных и для реконвалесцентов. Я даю деньги и уныло думаю: «Лучше бы вы их собирали для себя». Кофейня большая. Из центра слышна музыка, она сливается с шумом людей, лестницы справа ведут в читальню. Нет, только не сюда! Я не хочу. Меня переполняет отчаяние. Как я ненавижу это бессмысленное бренчание! Возможно, сегодня утром музыка показалась бы мне приятной. В дверях коротко подстриженные девушки в красных блузках — суетливые, взволнованные: сплошная суета. Вот пожилой пан с дамой садятся за мой столик. Он нацепляет пенсне и читает газету. На ней мерцают бриллиантовые серьги. Над газетой он дает ей понять, что 120 злотых за эту вещь — дешево, кое-где это стоило бы 200, кроме того, заплатить можно позже. Включили яркие лампы, чтобы осветить этих людей, чтобы дать им свет. Это для них подбрасывают прессованные брикеты угля под большой котел и сжигают. Что же происходит с водой? Она кипит и, превращаясь в пар, создает давление. В подвале вибрируют генераторы, выталкивают таинственные электрические силы, молниеносно проводят их по проводам к кофейне, там они становятся светом. Для чего? Для кого? А вот для кого. Возможно, я ошибаюсь, но это веселит их. Они двигаются, эти человеческие существа, дышат и умирают в сиянии света. Однако не хочу говорить о мелочах. Не стоят внимания мелочи. А может, это и не мелочи?
Мужчина в пенсне за моим столиком откладывает газету, пересчитывает деньги, которые ему дала его жена в бриллиантах. Звучит приятный, очень старый венский вальс. Я хотел бы увидеть их трепет, их радость. Они же деловито сидят друг рядом с другом. Его не радуют деньги. Он берет их, держит, прячет. Он холоден, суров, замкнут, в оцепенении.
И снова венский вальс. Не хочу. В зале подпевают. Так все же они имеют душу, сердце. О жестокость, о горе мира» (в переводе Христи Назаркевич).
2 июня 1933 г. ночью здесь развлекалась веселая компания, и между одной дамой и официантами возникла ссора, во время которой дама воскликнула на всю кофейню «Хайль Гитлер!». Завершилась сцена протоколом, который оформил постовой.
«Венская»
В то время, как другие «бранжевые» (профессиональные) кофейни собирали у себя публику, принадлежавшую к какой-то одной профессии, «Венская» была заведением для людей всех специальностей — от столяров до актеров.
Наконец, она была чем-то большим, чем просто кофейня, она была понятием географическим, считаясь центральным пунктом города, сердцем Львова. Здесь сочетались все его артерии. С тех давних времен, когда во Львове существовали только две трамвайные линии: Вокзал — Лычаков и Валы — Стрыйский парк, узловой станцией всегда была остановка «Кофейня Венская», или просто «Кофейня».
Ведь в течение длительного времени, еще даже до эпохи конного трамвая, говоря «кофейня», львовяне имели в виду именно «Венскую». Долгое время это было репрезентационное заведение, в котором собиралась элита города — мир политический, научный, юристы и финансисты, преподаватели университета, актеры.
А берет она свое начало в 1829 г., когда купец Карл Гартман на площадке между госпиталем и костелом и древней городской воскобойней построил дом.
Город давно нуждался в военном одвахе (гауптвахте), но денег не было. Между тем в магистрат обратился мещанин Кароль Гартман с ходатайством разрешить перестроить в кофейню прежний дом князей Понинских. Ему дали разрешение, но с условием, что за это он построит сторожку на сорок воинов. Гартман, получив еще и дополнительный участок, вскоре построил и то и другое.
Правда, были некоторые ограничения — двери и окна со стороны площади Святого Духа разрешены были только временно, с оговоркой, что на первое требование города будут они замурованы без возмещения. Очевидно, городской совет таким образом застраховал себя перед какими-то аморальными сценами, которые могли бы жители города наблюдать сквозь окна. Однако кофейня никакому цензору так и не дала повода применить этот циркуляр.
Еще одно ограничение касалось времени работы. Закрываться кофейня должна была в восемь вечера, не имея права держать музыкантов и нанимать для расчета в буфете молодых женщин.
Кофейня на Гетманской, 14, быстро завоевала популярность. После смерти пана Гармана в 1847 г. дело переняла его жена Климентина, а за ней — дочь Ирэна Рюстель. В 1870 г. дом перешел из рук первых владельцев в собственность пионеров кофейной жизни Львова Антония и Геновефы Зибер.
Пани Зибер открыла в кофейне также буфет, где продавались очень вкусные ромовые пирожные и известные на весь Львов рогалики собственного производства. Военный одвах[8] создавал с кофейней своеобразный дуэт — они не только имели общие канализационные коммуникации, но и на площади одваха по воскресеньям играл военный оркестр марши и популярные мелодии. Это привлекало публику, дефилирующую Гетманскими Валами, единственным на то время променадом львовян. В 1880 г. дом перестроили.
Но хотя в 1890-х годах время работы кофейни было продлено до десяти, а затем и до двенадцати ночи, по вечерам «Венская» всегда зияла пустотой. Не помогали театральные ужины, которыми пытались привлечь внимание публики, возвращавшейся из театра, не помогли также попытки создать здесь
