пор, как он стал моллой, он не мог сосредоточиться на собственной молитве, все время отвлекался на посторонние темы. Виной этому были две женщины, появившиеся в его доме. Не то, чтобы он жалел о своем благородном поступке, но считал его опрометчивым. Едва появившись в доме, они сразу же открыли свои лица, и он увидел, что обе они необыкновенно красивы. Егор, оставляя девушек, сказал им:
– Ну вот мои хорошие, поживите здесь, пока я не решу некоторые проблемы.
И обращаясь к хозяину дома, добавил:
– Вы очень благородный человек, молла. Я теперь ваш должник. И я, и мой друг, мы будем обязаны вам. Простите, что так вышло. Сара наотрез отказалась жить здесь одна.
К тому, что его жена и ее спутница открыли лица перед чужим мужчиной, он отнесся совершенно спокойно. Дождавшись невразумительного ответа от хозяина дома, он кивнул и ушел, оставив смущенного служителя Аллаха наедине с двумя молодыми женщинами.
– Прошу, – сказал им молла Панах и проводил на женскую половину дома, где их встретила оторопевшая от изумления мать.
– Мама, – сказал он, – эти девушки поживут у нас некоторое время, окажи им уважение.
И, не дожидаясь ответа, поспешил из
– Стой, – твердо и сурово произнесла мать.
Когда Панах обернулся, мать сказала:
– Сын мой, как ты мог привести в дом женщин, которые ходят с открытыми лицами! Ты молла, и сын моллы! Что об этом скажут соседи?
– Позвольте, я объясню, – вмешалась Мариам, но мать жестом остановила ее.
– Подожди, милая, я разговариваю с сыном.
– Хорошо, – кротко сказала Мариам, – я подожду.
– Мама, – ответил Панах, – они пришли сюда с закрытыми лицами. А во дворе открыли.
– Хорошо, – согласилась мать, – допустим, но ты не считаешь, что должен был спросить у меня, прежде чем приводить домой женщин. Кто они?
– Прости, мама, все произошло очень быстро. Я не хотел тебя обидеть. Это Мариам – жена моего прихожанина по имени Егор, а это девушка, рабыня его друга. А теперь прости, я должен идти, чтобы не опоздать на молитву.
Разговор этот произошел час назад. И теперь молла Панах оттягивал выход из своей комнаты, желая избежать неприятных объяснений с матерью. Тем не менее, выйти ему пришлось. Предчувствие не обмануло его. Мать сидела у его двери.
– А, мама, ты здесь, – как можно беззаботней произнес Панах.
– Сын мой, почему ты прячешь этих девушек, и от кого? – спросила она без обиняков. – Что произошло. И, что за странное имя у этого прихожанина?
– Он урус, его товарищ арестован был в первый же день приезда в Баку. Егор предполагает, что некий чиновник положил глаз на его рабыню. Он уже приходил за ней к нему домой.
– Как зовут этого чиновника?
– Мирза Джамал.
– Племянник
– Да.
– Зря ты вмешался в это дело.
– Сейчас поздно об этом говорить. Если тебе тяжело находиться с ними, я могу отдать им свою половину дома. А сам буду ночевать в мечети.
– Нет ничего, пусть живут, – сказал мать, – они перевернули вверх дном всю женскую половину.
– Почему, – испугался молла, – что случилось?
– Уборку затеяли, – улыбнулась мать, – а ты думаешь, чего я здесь сижу.
На корабле
Что-то читатель, мы совсем забыли про Ладу. Про нашу русскую красавицу, женщину трагической судьбы. Мы оставили ее в ночь, когда она должна была оставить свой замок и отправиться в Марсель. Судьба благоволила ей. В порту рассталась со своим провожатым, щедро одарив его за службу, и взошла на корабль. Оказавшись на палубе, Лада без слез, но с грустью смотрела на удаляющийся берег, понимая, что закрывается еще одна страница ее бурной жизни. Когда очертания порта стали едва заметны, Лада достала из своей сумки чашу. Она покрутила ее в руках, словно пытаясь прочесть на испещренных вензелями боках слова, которые разрушили ее семейную жизнь. «Так не доставайся же ты никому» – тихо молвила Лада и уронила ее за борт. Чаша Грааля тускло блеснув боками, исчезла в морской пучине.
– Что же вы, мадам, посудой бросаетесь, – услышала Лада голос сзади, – глядишь, и понадобилась бы еще, в дороге вещь нужная.
Голос был доброжелателен, Лада обернулась. Это была миловидная женщина с приветливым лицом.
– Садитесь рядом, мадам, я вижу, что вы одна, как и я.
Лада кивнула ей и села рядом на лавку, тяжело вздохнула и словно обмякла.
