И этого нет, а ключевое – то, чего там нет, ключевое в моем понимании: если они так хотели показать, что язычник Владимир взял и стал православным христианином, я не смог понять, а что же его привело-то? Вот я язычник, например, мне совершенно очевидно, что я после смерти попаду в Валгаллу – берем, если это про викингов. Вот Валгалла: я с утра проснулся, надел кольчугу, шапку железную, взял меч вострый, щит и с братвой пошел на поле. И там мы до обеда друг друга рубим, это самое большое удовольствие для мужчины – кого-нибудь убить. И вот мы там свирепо рубимся, поубивали почти всех. В обед мы раз – и ожили все, встали и пошли в чертоги бога Одина, сели за стол, где нам свиные рульки тащат эти, как их – валькирии. Мы едим свиные рульки, беспредельно пьем пиво, этих валькирий хватаем тут же, совокупляемся, нам весело, потом падаем в пьяном угаре, в полном бесчувствии. Утром просыпаемся, надеваем кольчуги, шапки железные, мечи, опять до обеда рубимся, а потом опять пьем-веселимся – и так без остановки. Скажите, пожалуйста, что меня, я военный, и мне это нравится, мне и в жизни это нравится, а в загробной жизни я только этим буду заниматься, не отвлекаясь на всякую фигню, – только резать, убивать, бухать, совокупляться. Вот мечта нормального джигита! А теперь расскажите мне, какие идеи внедрились в мою языческую жизнь, которые заставили меня задуматься: ну, знаешь, наверное, вот это как-то не очень. Вот мне резать непонятно зачем…
Давайте я вам скажу…
Завершу: вот какие идеи мне преподнесли, что я сел, задумался и сказал: да, блин, как-то я неправильно живу. Наверное, то, чем я занимаюсь, это не самое хорошее занятие на свете – раз. И, наверное, не стоит этим заниматься после смерти на протяжении ну не вечности, но долго. Наверное, есть другие какие-то вещи, к которым надо стремиться в этой жизни, которые надо воплощать и людей вокруг себя привести к тому же. Вы что-нибудь такое увидели там, нет?
Я увидел другое.
Что?
У нас какое сейчас хозяйство? Капитализм – всеобщее товарное хозяйство, всё – товар. Вот фильм сделали – это товар большой.
Безусловно.
Люди, которые сделали этот товар, деньги получили?
А как же!
Что у них цель – фильм или деньги?
Деньги.
Добились они своей цели?
Безусловно!
А чего тогда вы на них нападаете?
Я? Ни в коем случае! Я смотрю конечный продукт.
Вот они как бы говорят: делайте, как мы, – берем у государства деньги, которые люди, налогоплательщики, складывают, и делаем такой фильм, который позволяет эти деньги получить. Они успешные, а те, кто не умеет такие успешные делать фильмы, вы собирайте поштучно, по рубликам – и будет у вас «28 панфиловцев». А тут миллиарды получены от государства, и искусство состоит в том, как у государства получить такие деньги за такую халтуру – вот в чем… Мастера!
В этом никаких сомнений.
Мастера!
Мастера, безусловно, да.
И вот что-то вы не хотите этому учиться. И не завидуете, понимаете… А другие завидуют.
Безусловно.
Вот есть люди, которые завидуют жуликам, паразитам, проходимцам. Вот этот фильм как раз показывает, как можно. Ведь там жесть; давайте, неважно, что мы показываем, важно, сколько мы соберем.
Третьего дня пошел в кино, смотрел американский художественный фильм. Тешил себя надеждой, что он интересный и хороший. Я ввиду некоторых в прошлом профессиональных склонностей люблю про уголовников смотреть, мне всегда интересно. Вот художественный фильм, в нем харизматичный американский актер играет роль молодого человека, сына полицейского комиссара. Полицейский комиссар-папа душит преступность, коррупцию и все такое, а сын смотрит – что-то как-то тут это не очень интересно и денег мало. Дай-ка я пойду в бандиты – думает сын. И бегает с автоматом, грабит банки. Дальше он начинает расти, а папа пытается его как-то осадить немножко, но когда сына сажают в тюрьму, папа там сам коррупционер оказывается еще тот, вокруг судьи-коррупционеры, конгрессмены-коррупционеры, кругом продажные твари, ни одного хорошего человека в фильме нет – кругом продажные твари, какие-то паскуды страшные. А главная паскуда – это главный герой, уголовник, который убивает людей, по головам ходит, сам уже не стреляет – вокруг него подручные, туда-сюда, идет выше-выше-выше в иерархии и вот залез на самый верх. Попутно, это, значит, 20–30-е годы в США, сухой закон, попутно у него любовь – черная девушка, что само по себе нонсенс, с ними сожительствовать нельзя было по закону. Мало того, он народил от нее детей, обрекши их на ад расистский: тебя никуда не возьмут, не пустят, ты не получишь образование, ты не будешь вообще никем. Там цинично белые люди так и говорят: это мы руководим этим обществом, не ты, паршивый ирландец, и не твои вонючие друзья – чурки-итальянцы
