Не всю правду, не четверть правды даже. Я не хочу вспоминать.
Какая странная страна.
Где каждый сам себе транспорт, каждый огородник и каждый сам себе делает сапоги.
В Казани в трамваи впрягают верблюдов.
Страна электрификации и Робинзонов.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
КУХНЯ ЦАРЯ
Сидел и смеялся.
Потому что есть сказка.
Некий царь был могуч. Тысяча верблюдов возила его кухню, и другая тысяча — припасы для кухни, и третья тысяча — поваров.
Была война, и разбили царя.
Сидел он в плену, в крепких оковах.
Ел из котелка.
Бежала мимо собака, сбила котелок, запуталась сама в дужке и унесла котелок на себе.
Царь засмеялся.
Спросила стража:
— Почему ты смеешься?
Царь сказал:
— Тысяча верблюдов возила мою кухню, и другая тысяча возила припасы для нее, и третья тысяча возила поваров. А сейчас одна собака на хвосте унесла мою кухню.
Сидел и смеялся.
В 1917 году я хотел счастья для России, в 1918 году я хотел счастья для всего мира, меньшего не брал. Сейчас я хочу одного: самому вернуться в Россию.
Здесь конец хода коня.
ИЗ ПЕРИОДИКИ 1910-х — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 1920-х ГОДОВ
ПАМЯТНИКИ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Я всегда удивляюсь, когда слышу о намерении поставить памятник русской революции. Кажется, революция еще не умерла. Как-то странен прижизненный памятник развивающемуся действию.
Во всяком случае, революции никто не забыл. Одни ее делали сами и делают и сейчас, другие помнят ее так, как помнят межи своих полей крестьянские ребятишки, которых «для памяти» отец всегда сек на этих самых межах.
Революции памятника не нужно. Это слишком ничтожный, не ответственный знак для обозначения того, что перевернуло всю жизнь.
