Он убрал скрипку. Посмотрел на гостя, переводя разговор на его персону:
– А чем вы занимаетесь? Вам Россия еще не надоела, со всей своей нынешней неразберихой?
Ребман в полном недоумении:
– Полноте! Разве Россия может надоесть?
– Что же вам так нравится во всем том, что здесь творится?
– Меня увлекает происходящее. Хотя в политике я ничего не смыслю…
– Благодарите Бога и радуйтесь!
– Я тоже так думаю, хотя наш друг Михаил Ильич и говорит, что грех не участвовать в «событиях мирового масштаба». Но каждый судит по себе. Даже в оценке таких событий важны происхождение, почва и корни. Этот поток увлекает даже тех, кто вовсе не желает быть творцом истории. Вот я и думаю: может, все было бы иначе, родись я русским или англичанином, или американцем, а не захолустным швейцаришкой. Но потом наступает редкая минута озарения, и тогда я ясно чувствую: «Где родился, там и пригодился».
Ребман вернулся на свадьбу около шести часов, успев еще и прогуляться. Из кухни доносился такой стук и грохот, как будто там готовили для полка изголодавшихся казаков. Но запах шаферу совсем не нравится:
– Баранина, – ворчит он, – чтоб ее…
– Только если плохо приготовить, – тут же отозвался Карл Карлович, который как раз вышел проветриться и услышал вздох Ребмана. – Ничего лучшего вы еще не пробовали: русская баранина, приготовленная с немецкой тщательностью!.. Где это вы пропадали так долго? Мы уж было подумали…
– …что пора вызывать полицию? Драка уже закончилась?
– Напротив, только начинается. Взгляните сами.
Он распахнул двери в залу:
– Это ли не поле брани!
За время отсутствия Ребмана на этом «фронте» особых изменений не произошло: продолжается планомерное уничтожение запасов продовольствия, да так, что дым коромыслом. Несколько гостей уже так набрались, что самое время выпустить пар.
Карл Карлович, как распорядитель пира, объявил:
– Давайте-ка, гости дорогие, поиграем в подвижные игры, а то сидеть целый день за столом вовсе не здорово. Вставайте и пожалуйте в салон!
И вот в музыку праздника влились свежие обертоны. Они играют в фанты. И в шараду. Всем заправляет батюшка, то есть священник, который тоже остался пировать. Ребман не устает удивляться тому, насколько остроумен и изобретателен этот человек, как он мил, умен и весел – совсем не похож на лицо духовного звания.
Потом все танцуют. За инструментом – тетя Соня.
В одиннадцать часов вечера распахнулись обе створки дверей в столовую: пожалуйте к столу!
У Ребмана даже в глазах помутилось: разве такое возможно по нынешним временам, при такой нужде и дороговизне? Огромный стол ломился под тяжестью множества яств. Все самое вкусное, чего, казалось, давно уже было нигде не достать, о существовании чего все давно уже успели позабыть, было здесь в изобилии. Икра! Рыба всех сортов и всех видов копчения! Нарезка на любой вкус! Кренделя! Целый магазин можно было бы заполнить этим товаром. Эти люди далеко не так бедны, как пытался изобразить Карл Карлович.
Повсюду гости едят стоя: каждый берет себе тарелку и вилку с отдельно стоящего посудного столика и начинает охоту за деликатесами.
А в буфете еще и огромный выбор водок и шнапсов всех сортов, сладких – для дам и «настоящих» – для господ. И Ребман снова дивится тому, как батюшка воздает должное горячительным напиткам.
Тот это, кажется, заметил, так как подошел, взял шафера под руку и вышел с ним на веранду:
– Мне сказали, что вы швейцарец. Расскажите о своей прекрасной родине.
Ребман несколько ошарашен:
– Что же я могу рассказать? То, что я ее уже почти забыл, и смогу увидеть разве что в ярких, как в детстве, снах?
Батюшка улыбается:
– Вот вам и оказия освежить свои воспоминания! Простите великодушно за бестолковый вопрос – я не особенно силен в географии – но, кажется, швейцарцы хорошо говорят по-немецки, это их родной язык?
Теперь уже заулыбался Ребман:
– Боже упаси, – говорит он, – у нас есть свой язык, который немцу вовсе непонятен!
Его просят сказать несколько слов.
Ребман качает головой:
– Это не для русского уха, довольно грубый хрипливый язык захолустья.
Но он все же прочел первое четверостишье из «Вечерней песни» Самуэля Плетчера, это звучало так:
«Покойной ночи, тихий мир,Пора тебе во сне забыться.Сияют звезды, как сапфир,И мне под ними сладко спится…»– Это не очень подходит к атмосфере нашего праздника, так что прошу меня извинить.
Но Батюшка восторженно откликнулся в ответ:
– И вы называете это хрипливым языком? Да это же музыка!
Гуляние продолжалось до трех часов утра. Затем «старики» отправились почивать, а для молодежи освободили пространство: столы и стулья сдвинули к стене, и, когда все общество расположилось на них, раздался голос:
– Через пять минут выключаем свет!
Ребман быстренько повесил свой красивый жакет, который он перед этим отдал в глажку с паром, у выхода рядом с пальто, нашел укромный уголок и еще до того, как выключили свет, задремал.
Но ненадолго: все вокруг разговаривают и вертятся по сторонам, так что не найти покоя.
Тут он поднялся, переступая и спотыкаясь о множество мужских и женских ног, пробрался к выходу и выскользнул из дома на улицу.
Здесь он увидел одинокую фигуру: Женя! Она тоже не смогла оставаться в этой суматохе.
– Прогуляемся? – предложила девушка.
– С удовольствием.
Они вошли в переулок.
– Вы не боитесь? – спросил Ребман. – Здесь слышны каждый шаг и каждое слово!
– Нет, но там внутри я уже почти начала бояться. Пришли люди не нашего круга, из Лялиных соседей. Мы пригласили их только для того, чтобы они тоже могли досыта поесть. Конечно, их поведение объяснимо и даже простительно. Но я бы не хотела, чтобы моя свадьба была такой.
Она опирается на руку Ребмана, и так они идут какое-то время.
Ребман говорит:
– Но замуж выйти вы бы хотели?
– А как же, кто же этого не хочет? Ведь нет ничего прекраснее в жизни, чем любящая семья. Для меня, по крайней мере. Разве вам бы этого не хотелось?
Ребман молчит.
И вдруг он с ужасом услышал собственный голос:
– Хотелось бы, но только если бы рядом были вы!
Женя не говорит ни слова. Только сжимает ладонь своего спутника.
Вот и все. Ни радостных объятий, ни пьянящего чувства, когда почва уходит из-под ног, – что и говорить, Ребман совсем иначе представлял себе подобное объяснение.
И тут его точно гром поразил, словно вспышка молнии озарила все беспощадным светом. В один миг он совершенно протрезвел и пришел в себя.
И видит он не небо, нет, а бездну, которая разверзлась перед ним: «Теперь я связан навеки, и вынужден буду до конца моих дней оставаться здесь, в этой стране, которая
