«Любопытно было бы с ней познакомиться», – следовало сказать Ребману. Но он этого не сказал, а только спросил:
– Дома уже знают?
– О чем?
– Ну о том, что мы…
– Нет. Мы же решили пока подождать. Я думала, ты мне скажешь, когда наступит подходящий момент.
– Тогда в качестве кого ты хотела меня представить бабушке?
В его вопросе звучало недоверие: ведь люди с неспокойной совестью очень подозрительны.
– Для начала как друга семьи. Ты ведь говорил дяде Карлуше, что хотел бы с ней познакомиться.
«Значит, хотела все-таки, чтобы ясновидящая бабушка просветила меня «своим рентгеном», – пронеслось у Ребмана в голове.
На самом деле, его хотели представить бабушке из дружеских, а Женя – еще и из родственных побуждений. Но, как говорится, у страха глаза велики…
В лодочном ангаре был только помощник старшего матроса.
– Все лодки разобрали, – говорит он, – даже моторная ушла. Нужно пользоваться, пока позволяет погода и обстановка, да и вообще…
– Что, лодок совсем не осталось?
– Осталась только одиночка со штурманом, та, на которой вы учились, Петр Иваныч.
– Это как раз то, что нам нужно. Спускай на воду!
– Уже сделано, – смеется чернобородый юноша, когда Ребман вложил ему в руку монету. – Господа могут садиться, вот только подушечку для барышни принесу.
Ребман заскочил в домик, чтобы переодеться для гребли. Когда уже выходил из раздевалки, вернулся, сообразив, что нужно взять из своего шкафчика куртку для Жени: ведь на обратном пути, когда сядет солнце, может похолодать.
Перед отплытием он объяснил своей спутнице, как нужно держать руль: все время в одном положении, звездочкой к носу лодки или ориентироваться на хорошо заметный неподвижный объект, иначе придется плыть зигзагами и вдвое дольше обычного. Нужно также крепко держать канат, лодочка хоть и маленькая, но довольно быстрая. Если тянешь справа, поворачивает вправо, и наоборот. Просто, как дважды два.
Он кажется самому себе таким важным, этот мэтр Ребман, обладатель серебряной медали, ставший теперь загребным восьмерки юниоров. Важным потому, что он запанибрата с матросом, запросто называет того по имени, – пусть Женя видит, что он здесь имеет вес. Важным, потому что членами яхт-клуба являются только люди определенного круга, и это общеизвестный факт. Важным, потому что сидит в костюме гребца: в белой майке, которая оставляет открытыми мускулистые плечи с красивым загаром, в голубых бриджах и белых парусиновых туфлях, которых нынче вообще не достать. Но главная причина его «важности» в том, что он, наконец, может продемонстрировать Жене, что не лыком шит, что способен играть первую скрипку и мастерски владеет своим инструментом.
– Все, поехали!
Матрос отталкивает лодку веслом. Ребман изящно делает три положенных удара веслами, и вот лодка уже заскользила по желто-коричневой глади воды. При каждом гребке Женя, которая, судя по всему, еще никогда не сидела в спортивной лодке, откидывается назад, ударяясь спиной о спинку сидения.
– Нужно наклоняться вперед, попадая со мной точно в такт, как на качелях. Тогда не будешь ударяться спиной, и мне так ловчее, потому что иначе лодка идет рывками, – говорит уважаемый спортсмен. И юная дама в небесно-голубом платье в белый горошек и с белым воротником внимает каждому его слову, послушно покачиваясь в такт со своим тренером. Шляпу – настоящую панаму – она положила в лодку на куртку Ребмана.
– Зачем ты ее взял? – говорит она. – Ведь тепло, как летом!
Ребман ничего не ответил. Грести не так легко, тем более если это делать так, как делает он: каждый удар веслами, словно на регате.
В мгновение ока они оказались за первым поворотом, и скоро город уже совсем скрылся из виду.
Вдруг Ребман крикнул:
– Эй, куда же ты рулишь? – Он увидел, что Женя, вместо того чтобы держаться середины, все больше забирает вправо.
– Ты же мне сказал, чтобы я держалась дерева, вот я и держусь.
– Но не все время одного и того же, не то мы поплывем обратно. Да еще и в таком месте!
– А что, здесь разве что-то не так?
Ребман табанит и опускает весла. Он смотрит за борт и говорит:
– Да, это было здесь, именно на этом месте. Здесь я прошлым летом видел мертвеца, стоящего в воде во весь рост. Очевидно, он был убит. Как сказал полицейский, его ударили по черепу обухом или молотком, а затем сбросили в воду. Эту картину я не забуду никогда, даже если доживу до ста лет. Эти глаза…
– И ты мог в них смотреть!
– Нет, не мог, но и не смотреть не мог. Впервые в жизни я был под гипнозом. Никогда не думал, что такое возможно, считал, что я плохой медиум. Но тогда я, словно завороженная удавом мышь или лягушка, не мог отвести взгляда. Если бы покойник вдруг крикнул мне «прыгай», я бы, пожалуй…
– Может быть, поедем отсюда? Прошу!
Ребман смеется:
– Испугалась? Я бы тебя к нему не отпустил! Ну, поплыли дальше. Правь теперь на указатель на железнодорожном мосту. Когда будем на месте, увидим оттуда лодочный домик.
Он снова полон бодрости и сил, наш гребец. Возможность покрасоваться перед Женей мигом развеяла все его мрачное настроение. Теперь он ни за что на свете не откажется от того, чтобы она была рядом. «Кажется, всему виной было похмелье после той свадьбы. Теперь же, когда я снова свеж и бодр, дело принимает совсем иной оборот».
Длинными сильными ударами весел гонит он лодку по зеркально гладкой воде, показывает своей спутнице место, где стоял буй во время регаты, и описывает в двух словах ту памятную гонку с четверкой «Геркулесов», когда они разбили этих недорослей наголову! И вот к ним уже бежит старший матрос:
– Поздно, Петр Иваныч, поздно вы нынче!
И затем безукоризненно почтительным тоном обращается к Жене:
– А, у вас гостья! Бонжур, мадемуазель!
Он с удовольствием говорит по-французски, ведь однажды с русским кораблем якобы побывал в Париже!
Ребман отвергает протянутую ему руку:
– Петр, если бы ты на самом деле побывал в Париже, то знал бы, что сначала принято помочь даме. Это, во-первых. А во-вторых, еще ни один русский корабль не доплывал до Парижа!
– Нет, наш доплыл! – упорствует Петр. – Вот вам крест! – Однако не крестится.
– Ты не понимаешь, – подыграла Женя, – он имеет в виду Парис, что на Дунае.
– Именно, – усмехнулся ей
