Обошли мы площадь. Виселицу так и не удосужились разобрать. Когда? У людей революция, не время заниматься ерундой. А если случилось так, что революция победила, тем более, надо оставить — авось, пригодится. Над дверью в правление приколотили вывеску. Большая доска, на которой криво намалёваны буквы. Что написано, в темноте не разобрать. Я поинтересовался. Серёга, громко харкнув, объяснил:
— Дык, это. Революцьённый Комитет Спасения Посёлка. Тебе, значит, сюда.
Я постучал, и, не дождавшись ответа, заколотил сильнее.
— Они не откроют, — проворчал дружинник, — глухие они. Смотри.
Он стукнул ногой. К двери прилепился шматок грязи. Дядька заколотил настырно, как пьяный хозяин, поздней ночью вернувшийся домой. Дверь заскрипела, отворяясь. Показалась сердитая физиономия. Ба, Мухомор! В одной руке свечка, в другой — автомат, лицо грозное, а глаза выпучены, пытаются рассмотреть, что за вражина скрывается в темноте.
— Чё припёрлись, — Мухомор красноречиво потряс «калашом». — А ну, вали отсюда, пьянь. Не то…
— Вот, куда тебе надо, туда и привёл, дальше сам разбирайся, а мне на службу надобно, — дружинник, чтобы не обострять ситуацию, отошёл, и я оказался в одиночестве. Ничего! Волколаков не испугался, с летающим монстром бился, а это лишь пасюк!
— Никак, живой! — признал меня Мухомор. Глаза у него совсем выпучились.
— Что мне будет? — ответил я. — Живее всех живых. А ты чего здесь ошиваешься?
— Охраняю. Теперь я, это, народная ми… тьфу, полиция, — немного засмущавшись, Мухомор показал красную повязку на рукаве. Чудны дела твои! Если барачники стали ментами, кем же сделались менты?
— Вон оно что, — сказал я. — Правильный мужик, и вдруг так… кажется, у вас какие-то понятия на этот счёт? Даже помогать милиции нельзя, а тут… Свои за это не спросят?
Мухомор задумался, видно, и сам не до конца разобрался, как относиться к случившимся переменам.
— Я так понимаю, — рассудил он. — Жизнь теперь другая, правильная. Стало быть, и законы другие.
— А-а, понятно, — одобрил я такой философский подход. — Тогда, охраняй. Неси службу образцово и с достоинством. Но сначала проводи меня к Асланяну.
— Отдыхает хозяин, обожди до утра, — сказал Мухомор, и пояснил: — совсем человек умаялся. Поспать ему некогда.
— Мне сейчас надо, а не утром! Срочно! Ты в курсе, откуда я вернулся? Артур — мужик резкий. Может и голову оторвать, если узнает, что ты меня не пустил.
— В том и беда, — вздохнул Мухомор. — Непонятно, от кого и за что по башке получишь. Хоть и правильная теперь жизнь, да непонятная. Ладно, идём.
В коридоре темно, лишь из щёлки под дверью пробивается тусклый свет. Мухомор бочком протиснулся в кабинет Хозяина, и оттуда донеслись приглушённые голоса. Потом барачник вышел, а я зашёл.
Из одежды на Асланяне только штаны. Чёрные с проседью волосы растрепаны, чёрная с проседью борода всклокочена, курчавая с проседью поросль на груди тоже взъерошена.
— Садись, — Асланян указал на стул. — Какой же ты! Молодец! Какой Молодец! Но… где остальные?
— Ну, здравствуй, — я уселся за стол, автомат между ног поставил. — Вернулся я, Артур Анастасович. Один вернулся. Такие дела.
— И у нас дела. В двух словах и не рассказать. Ты же куришь? На, кури, — Асланян достал из ящика стола кисет.
— У меня свои, — я нарочито медленно вынул из кармана мятую пачку и спички. У Асланяна глазки засверкали, скорбная гримаса перетекла в улыбку, а сам он вперёд подался.
— Оттуда трофеи? Молодец! Дай одну, — Артур достал и понюхал сигарету. Ноздри мясистого носа жадно затрепетали, учуяв позабытый аромат.
— С армии не курил. А сейчас попробую. Можно? — спросил Асланян. Я кивнул; кури, мол, Анастасыч, о чём речь?
Артур набрал в рот дым, выдохнул, и ещё раз надул щёки.
— Нет, не понимаю, — грустно сказал он, затушив сигарету о крышку стола. — И много там этого добра?
— Немало. Этого, и разного другого.
— Хорошо, получается, не зря рисковали. С остальными что? Кто-то ещё уцелел? Мы с Зубом сегодня по радио говорили, а, может, вчера дело было? — Асланян устало потёр виски. — Столько всякого случилось, в голове не помещается. Что у вас произошло?
Я рассказал. И про то, как мы спасались на дереве; оказывается — сверху удобно отстреливать лесных тварей. И про то, как Сашка Зуб скрылся в лесу, а за ним ушла половина стаи — ещё долго с той стороны слышались выстрелы, а потом бабахнула граната. Как остальные пошли на прорыв, и как мы все в начинающихся сумерках потеряли друг друга. Никто никого не искал — уцелевшие сами должны возвращаться в Посёлок — так мы договорились. Я здесь, а про ребят не знаю. Верю, что они спаслись. Их нужно искать. С утра этим и займусь. Добровольцем пойду!
Неважно, что на самом деле такого не было, ведь могло же быть? Главное, чтобы Асланян поверил. А он завздыхал и опечалился:
— Жаль, Сашка боевой парень… был, наверное. Дай Бог ему… им всем удачи. А ты рассказывай остальное.
Больше врать не пришлось. И про настоящую встречу с волколаками, и про то, какая дурацкая смерть выпала Антону, и про гигантских щук рассказал. Конечно, и про чужаков не забыл. Вскоре я почувствовал — ещё немного, и засну. Хорошо в тепле, организм расслабился, захотелось отдохнуть. Да куда там! Асланян выспрашивал и выспрашивал.
— Слушай, давай ещё раз про дикарей, — велел он. — Теперь подробно. Говори, сколько их, чем вооружены. Где живут, и что знают о Посёлке?
Мне скрывать нечего, я повторил рассказ. Насупился Артур, глаза сильнее прежнего засверкали.
— Ты понимаешь, какая плохая новость? — устало спросил он. — Сколько жили, а не знали, что под боком эта дрянь. Если б не ты, и
