В 1522 г. Себастьян Кабот открыл магнитное склонение компаса: стрелка указывает не точно на север, а чуть восточнее или западнее, и величина отклонения от истинного севера зависит от местоположения компаса на земном шаре. Это открытие стало причиной серьезных трудностей в объяснении принципа работы компаса, но одновременно дарило надежду, что склонение может иметь регулярный характер и использоваться для измерения долготы. Поскольку именно знания долготы не хватало мореплавателям, бороздящим океаны, все исследования магнитов на раннем этапе существования современной науки были направлены на то, чтобы заполнить этот пробел.
С точки зрения хронологии первой крупной работой современной экспериментальной науки были трактаты Леонардо Гарцони (рассмотренные в главе 7), но в данном случае хронология вводит в заблуждение, поскольку в самом главном они просто продолжали неупорядоченную средневековую традицию экспериментирования. Их понятийный аппарат не менялся со времен Аристотеля, и они стремились объяснить аномалии или заполнить пробелы в Аристотелевой системе знания. Они реагировали на эпоху исследований и открытий, но лишь стремлением сохранить и защитить понятийный аппарат традиционной философии. Подобно своим средневековым предшественникам, Гарцони остался почти незамеченным. По мнению коллег, его работы находились на периферии знания – разве что их результат поможет в вычислении долготы. Сохранился лишь один экземпляр его рукописей, а впоследствии теоретики из числа иезуитов повторно открыли его работы только потому, что нуждались в оружии против Уильяма Гильберта. Как мы уже убедились, работы Гарцони были подхвачены делла Портой, который полностью позаимствовал из них материал и который, по крайней мере, проверил свои утверждения относительно чеснока и алмазов, но лишь потому, что магнетизм, предполагавший тайные и необъяснимые силы, хорошо подходил к категории природной магии; дело вовсе не в том, что делла Порта под влиянием Гарцони воспринял новое мышление или новую, более надежную практику эксперимента.
Трактат Гильберта «О магните» переносит нас совсем в другой мир; и действительно, Гильберт утверждает, что занимается новым типом философии. (Интересный вопрос: было бы это утверждение таким безоговорочным, если бы он читал Гарцони?) Гильберт считал экспериментальный метод альтернативой Аристотелю, а не дополнением к нему. Целью его философии являются новые открытия, а не заплатки на теле существующего знания. Де Марикур и делла Порта были для Гильберта важными источниками: мы можем утверждать, что он в точности повторял их эксперименты и именно так смог понять, что делла Порта скопировал информацию, до конца не разобравшись в ней. Кроме того, у него имелось преимущество: в 1581 г. Роберт Норман открыл магнитное наклонение (то есть отклонение стрелки компаса от горизонтали, отличающееся в разных местах земного шара){717}. Гильберт первым понял, что Земля – это магнит, и именно поэтому стрелка компаса указывает на север. Его предшественники, в том числе Диггес, догадались, что стрелка компаса не указывает на определенное место на небе или на земле, но не сделали следующего шага – не представили всю Землю в виде магнита{718}. Но этим амбиции Гильберта не ограничивались. Он стремился показать (на основании предположения, выдвинутого Маленкуром), что у магнита есть природное свойство поворачиваться вокруг своей оси; по его утверждению, это объясняло причины по меньшей мере одного из трех движений, которые приписывались Земле Коперником. Так Гильберт связал эксперименты с магнитами с традиционной областью естествознания, астрономией. Но в то же время ему не удалось достигнуть конечной цели: он не смог поставить опыт с самопроизвольным вращением магнитов.
Приверженность Гильберта взглядам Коперника не могла не вызвать враждебной реакции ортодоксальных католических ученых, поскольку в 1616 г. теория Коперника была официально осуждена{719}. Так, например, Никколо Кабео, который в основном воспроизводил аргументы Гарцони, продолжал настаивать, что существуют два разных явления, притяжение железа магнитом и поворот магнита к полюсу, а не одно – как утверждал Гильберт, – к которому можно свести оба этих проявления. Кроме того, взгляды Гильберта гарантировали благожелательный отклик последователей Коперника, Галилея и Кеплера: Галилей сказал, что его метод похож на метод Гильберта, а Кеплер взял представления Гильберта о магнетизме как образец сил, которые определяют движение планет по орбитам вокруг Солнца. Но после Гильберта исследователи магнита не смогли обнаружить закономерности, которые делают возможным экспериментальное знание. Магнитное склонение и магнитное наклонение зависели не только от места – в 1634 г. группа английских экспериментаторов заявила о зависимости от времени. Это было связано с их убежденностью в достоверности экспериментов, проведенных несколько десятилетий назад. Другие поспешили отвергнуть эти выводы как основанные на ошибочном методе. Природа не может быть настолько непостоянной. Но в конечном итоге скептики были вынуждены признать, что не только магнитное склонение, но и магнитное наклонение зависит от времени{720}. Если успешное экспериментирование определяется экономичностью и регулярностью природы, то изучение магнита после Гильберта как будто противоречило такому утверждению.
Что же общего у Марикура, Нормана, Гарцони, делла Порты и Гильберта? В сущности, ничего. Марикур был математиком и, по всей видимости, солдатом. Моряк Норман прислушивался к советам ученых мужей. Гарцони был иезуитом, венецианским патрицием и философом-схоластиком. Неаполитанский дворянин делла Порта сделал своей профессией оккультные науки. Английский врач Гильберт относился к сторонникам новой философии. Делла Порта увлекался симпатией и антипатией, тогда как Гарцони и Гильберт отказывались использовать подобные категории. Это отсутствие сходства очень важно, поскольку подрывает стандартные взгляды на истоки экспериментальной науки. Я не стану, подобно марксистам, утверждать, что эксперименты XVI и XVII вв. предполагали новое сотрудничество между интеллектуалами и ремесленниками, поскольку еще в 1269 г. Марикур говорил, что всякий, кто изучает магнит, должен быть «очень старателен в использовании собственных рук», и поэтому в XVI в. практические навыки были не новым явлением, однако нет никаких оснований предполагать, что Гарцони, явно обладавший этими навыками, имел связи среди квалифицированных ремесленников{721}. Исследование магнитного склонения и магнитного наклонения явно зависело от сотрудничества между навигаторами и интеллектуалами, и то же самое относилось ко всей науке картографии. Но здесь возникает следующий вопрос. Если Гильберт является примером нового типа ученого, что делает эту новую науку возможной?
Компас позволяет ориентироваться в море вдали от берегов и, естественно, в предисловии Эдуарда Райта к трактату «О магните» упоминаются кругосветные путешествия английских моряков. Но в своем предисловии Гильберт изображает себя в совсем другом океане – океане книг. И действительно, он либо покупал книги в огромных количествах, либо имел доступ к обширной библиотеке, поскольку трактат «О магните» начинается с первого в истории систематического обзора литературы. Гильберт прочел все, что когда-либо было написано о магнитах. Ни один древний или средневековый автор (по крайней мере, после того как в 48 г. до н. э. пожар уничтожил Александрийскую библиотеку) не имел такой возможности. Гильберт мог с уверенностью заявлять, что знает все, что было известно до него. Он настаивает, что знание получается не только из книг, но также из исследования вещей; однако не подлежит сомнению, что океан книг для его исследований не менее важен, чем настоящие океаны.
Поэтому мы с полным основанием можем утверждать, что именно книга – в данном случае скорее обширная библиотека – меняет статус эксперимента; обобщая прошлое знание, библиотека создает предпосылки для нового. В такой области, как анатомия, одна-единственная книга, «О строении человеческого тела» Везалия, заменяла целую библиотеку, но каждая новая область требовала такой же ассимиляции старого знания, прежде чем открывалась дорога к новым открытиям. Как мы видели в главе 7, книгопечатание создало факты, и вполне возможно, что оно также создало новую экспериментальную философию.
Но для Гильберта было важно не только изучение литературы или даже проведение экспериментов. В его новой науке был и третий элемент. Он выражает благодарность другим ученым:
Одни ученые наблюдали в дальних плаваниях различия в магнитной вариации: англичане – Томас Хэрриот, Роберт Хас, Эдуард Райт, Абраам Кендалл. Другие изобрели магнитные приборы и удобные способы наблюдений, необходимые мореплавателям и тем, кто совершает дальние путешествия, и издали их описание, например – Вильям Бороу в своей книжке о вариации компаса, Вильям Барло
