– Сахиб! – прошипел появившийся.
– Хода-хан! – вскрикнул детектив, вмиг оживившись. – Какого дьявола ты здесь делаешь?
– Тихо! – пробормотал афганец. – Проклятые услышат!
Пробросив в люк свободный конец веревочной лестницы, он живо спустился в комнату и, коснувшись пола босыми ногами, не издал ни малейшего шума. Свой длинный кинжал афганец держал в зубах – с его кончика капала кровь.
Сев на корточки рядом с детективом, Хода-хан освободил его такими резкими взмахами кинжала, что они грозили снять плоть с запястий не хуже, чем впившиеся в них веревки. Афганец едва владел собой от возбуждения, а его зубы, обрамленные густой черной бородой, сверкали, словно волчьи клыки.
Харрисон сел и потер опухшие запястья.
– Где Джоан? Говори быстрее, где?
– Здесь! В этом проклятом логове!
– Но…
– Это она кричала несколько минут назад, – перебил его афганец, и у Харрисона от чудовищного предчувствия по коже вновь забегали мурашки.
– Но то кричала сумасшедшая! – почти шепотом проговорил он.
– Сахиба теперь и есть сумасшедшая, – с горечью произнес Хода-хан. – Выслушайте, сахиб, а затем судите, лежит ли вина за это на мне.
После того как вы ушли, проклятые спустили с крыши человека на веревке. Я зарезал сначала его, а потом еще троих, которые пытались взломать двери. Но когда я вернулся к сахибе, она меня не узнала. Она стала убегать от меня по улице, но другие дьяволы, должно быть, таились где-то неподалеку, потому что, когда она бежала по тротуару, из тумана появился большой автомобиль и оттуда к ней высунулся монгол. Он затянул ее в машину, вырвав прямо у меня из рук. Я успел разглядеть его проклятое желтое лицо в свете фонаря.
Я понимал, что ей было лучше погибнуть от пули, чем угодить к ним, поэтому расстрелял все патроны вслед машине, но она унеслась, как Шайтан Проклятый от лица Аллаха, и я даже не знаю, сумел ли в нее попасть. Тогда я изорвал на себе всю одежду и проклял день, когда родился на свет, ведь преследовать их пешком я не мог. И вдруг Аллах возжелал, чтобы на улице появилась еще одна машина. За рулем был молодой человек в вечернем костюме – он явно возвращался после кутежа. Его охватило любопытство, и он затормозил у тротуара, чтобы увидеть мою печаль.
И, хвала Аллаху, я подскочил к нему, приставил кинжал к ребрам и заставил быстро ехать вслед. Он был сильно напуган и сделал все, что я велел. Проклятая машина уже было скрылась, но вдруг я мельком увидел ее и велел парню прибавить скорости. Мы понеслись за ней, словно верхом на коне Пророка[73]. Наконец машина затормозила у берега. Я сказал парню тоже остановиться, и он, только сделав это, выскочил и убежал прочь, перепуганный.
Я бросился в темноту, жаждая крови проклятых, но не успел добежать до берега, как увидел, что из машины вышли четверо монголов. Они несли мемсахиб, связанную и с кляпом во рту. Они сели в моторную лодку и поплыли по реке к острову, который торчал из воды темным облаком.
Я метался по берегу, как сумасшедший, и был уже готов броситься в воду и поплыть, хоть было и не близко, как наткнулся на лодку, прикованную к свае цепью. Правда, она была весельная. Я провозгласил хвалу Аллаху, перерубил цепь кинжалом – видишь зазубрину? – и быстро погреб вслед за проклятыми.
Они были далеко впереди, но Аллах пожелал, чтобы их мотор заглох почти у самого острова. Так что я воодушевился и, уже слыша, как они бранятся на своем поганом наречии, вознадеялся, что сумею их нагнать и перебить до того, как они узнают, что я следую за ними. В темноте они меня не видели, как и не слышали моих весел из-за того, что шумели сами. Но прежде чем я до них добрался, проклятый мотор снова заработал, и они достигли пристани на болотистом берегу раньше меня. Правда, затем псы долго возились, привязывая свою лодку, так что я уже был недалеко, когда они понесли мемсахиб сквозь тени разваливающихся хижин, которые повсюду там стояли.
Вскоре я уже ринулся за ними, желая убить, но не успел нагнать, прежде чем они дошли до двери большого каменного дома – этого дома, сахиб, что стоит среди всех тех гнилых строений. И пусть он огорожен железным забором с острыми, как лезвие, пиками на верхушках, но, хвала Аллаху, это не могло помешать тому, кто закален Хайберскими горами! Так что я перелез через него, лишь немного порвав халат. Внутри была еще одна стена, каменная, но она уже превратилась в развалины.
Я пригнулся в тенях возле дома и увидел, что окна были зарешечены, а двери выглядели достаточно крепкими. К тому же в самом доме внизу было полно вооруженных людей. Поэтому я взобрался по стене – хотя это было нелегко, – и залез на крышу, которая в том месте, на углу, была плоской и имела парапет. Я ожидал, что там окажется часовой, так оно и вышло, но этот неверный был слишком занят тем, что дразнил своего пленника, поэтому не видел и не слышал меня, пока я не вонзил в него кинжал и не отправил в ад. Вот его кинжал, пистолета у него не было.
Харрисон машинально взял кривой, с тонким лезвием клинок.
– Но отчего же Джоан стала сумасшедшей?
– Сахиб, на полу я заметил разбитую винную бутылку и бокал. У меня не было времени его осматривать, но я знаю, что вино, судя по всему, было отравлено соком фрукта, известного как черный гранат. Она не могла выпить много – иначе уже умерла бы, изойдя пеной, как бешеная собака. Однако даже малое количество отнимает разум. Такой фрукт растет в джунглях Индокитая, и белые люди говорят, что это все сказки. Но это не так: я три раза видел, как мужчины умирали, выпив его сок, и еще много раз – как мужчины, и женщины тоже, теряли из-за него рассудок. Я бывал в тех дьявольских местах, где он растет.
– Боже! – Харрисон чувствовал тошноту, все его тело трясло. Но он все же сомкнул свои железные кулаки, и в его лютых голубых глазах загорелось пламя. Слабость от ужаса и отвращения сменилась холодной яростью – опасной, как жажда крови, которую чувствует дикий волк.
– Может быть, она уже мертва, – глухо проговорил он. – Но что бы с ней ни было – мы отправим Эрлик-хана в ад. А теперь дерни дверь.
Та казалась крепкой на вид – из тикового дерева, обитая бронзой.
– Заперта, – пробормотал афганец. – Будем выбивать.
Он уже собирался хорошенько приложиться к двери плечом, как вдруг остановился. Длинный хайберский кинжал сверкнул молнией, оказавшись у него в руке.
– Кто-то идет! –
