Не пытаясь больше найти объяснения действиям своего врага, Кэл Рейнольдс нажал на спусковой крючок. Следом за сердитым рявканьем винтовки синий лоскут был вырван из широкой груди Брилла. Тот отшатнулся, разинув рот, и при взгляде на его лицо Рейнольдс вновь замер. Исав Брилл был из той породы, что сражается до последнего вздоха. Не приходилось сомневаться, что он погибнет, продолжая слепо жать на спусковой крючок, пока его не покинет последняя красная капля жизни. И все же свирепое торжество пропало с его лица вместе с треском выстрела, сменившись диким выражением ошеломленного удивления. Он не попытался поднять выскользнувшую из его рук винтовку или схватиться за рану. Необычным, ошеломленным и беспомощным движением вскинув руки, Брилл качнулся назад на медленно подгибавшихся ногах. На его лице застыло выражение глупого изумления, от всеобъемлющего ужаса которого Кэл содрогнулся.
Окрашивая влажную рубашку, меж открытыми губами хлынула кровь. И как дерево, качнувшись, рушится на землю, Исав Брилл грохнулся среди мескитовой травы и замер неподвижно.
Рейнольдс поднялся, оставив винтовку. Округлые, поросшие травами холмы поплыли в тумане у него перед глазами. Даже небо и сияющее солнце стали смутны и нереальны. Но его душа исполнилась дикого удовлетворения. Долгая вражда наконец закончилась, и неважно, был ли он сам смертельно ранен. Он отправил Исава Брилла в ад прежде себя.
И тут, когда его взгляд достиг места, куда он откатился после того, как в него попала пуля, Рейнольдс вздрогнул и выпучил глаза. Не чудится ли ему? Вон там в траве лежит мертвый Исав Брилл, но в нескольких футах от него распростерлось другое тело.
Окаменев от изумления, Рейнольдс впился глазами в мускулистую фигуру, нелепо раскинувшуюся возле камней. Тело лежало почти на боку, словно отброшенное судорогой, вытянув руки с согнутыми пальцами, будто слепо за что-то цепляясь. Коротко остриженные песчаного цвета волосы были заляпаны кровью, и из ужасной дыры в виске сочились мозги. Из угла рта тянулась тонкая струйка табачной слюны, пятнавшей пыльный шейный платок.
И пока он смотрел, кошмарное сходство стало очевидным. Он помнил ощущение от этих блестящих кожаных браслетов. С ужасающей уверенностью знал, чьи руки застегивали этот оружейный ремень. У него во рту все еще оставался резкий привкус табака.
В одно краткое мгновение он понял, что смотрит на собственное тело. И с осознанием пришло забвение.
Мертвые помнят
Додж-Сити, штат Канзас
3 ноября 1877 года
Мистеру Уильяму Д. Гордону
Антиок, штат Техас
Дорогой Билл!
Пишу тебе, потому что мне, чувствую, недолго осталось. Ты вряд ли в это поверишь, ведь я был совершенно здоров, когда уезжал, да и сейчас никакой болезни не подхватил, но все-таки точно знаю, что мне уже не жить.
Прежде чем рассказать, почему я в этом уверен, нужно обговорить вот что: всё в порядке, мы пригнали стадо в три тысячи четыреста голов в Додж-Сити, и главный погонщик, Джон Элстон, взял с мистера Р. Дж. Блейна по двадцать долларов за каждую голову, одно скверно – у переправы через реку Канэйдиан один из наших, Джо Ричардс, был убит быком. Его сестра, миссис Дик Уэстфолл, живет возле Сегина, и я прошу тебя съездить и сообщить ей про брата. Джон Элстон посылает ей седло, уздечку, оружие и деньги Джо.
А теперь, Билл, попробую объяснить, с чего я взял, что мне конец. Если помнишь, в августе, перед тем как я двинулся со стадом в Канзас, были найдены два мертвеца: бывший раб полковника Генри, Старый Джоэл, и его бабенка – они жили в дубраве по ручью Савалья. Женщину, как ты знаешь, звали Джезебел, и ходили слухи, что она ведьма. Квартеронка, намного моложе Джоэла. Она предсказывала судьбу, и ее побаивался даже кое-кто из белых. А я от всех сплетен отмахивался.
В общем, перед отправкой в дорогу мы собирали скот, и незадолго до заката я оказался у ручья Савалья, а так как лошадь устала и меня терзал голод, я решил заглянуть к Джоэлу и попросить его бабенку что-нибудь мне сготовить. Когда я заехал в глубь дубовой рощи, к их хижине, Джоэл рубил дрова, а Джезебел тушила говядину на открытом огне. Помню, на ней было платье в красно-зеленую клетку. Забыть не получается.
Они предложили спешиться, упрямиться я не стал, мы на славу поужинали, а потом Джоэл выставил бутылку текилы, и после глотка-другого я ляпнул, что играю в кости лучше него. Он спросил, не взял ли я игральные кости с собой, и на мой отрицательный ответ сказал, что у него есть свои, и он ставит на кон пять центов.
Мы бросали кости, хлестали текилу, я надрался под завязку, пора было в путь, но Джоэл вытянул у меня все деньги – кажется, пять долларов семьдесят пять центов. Я разозлился и решил, что еще один глоток, а потом сажусь на лошадь и уезжаю. Ответ, что бутылка пуста, меня не устроил – доставай другую, и все тут. Но Джоэл сказал, что у него больше нет, и тут я совсем рассвирепел, а так как был изрядно пьян, начал костерить его почем зря. Джезебел распахнула дверь хижины и стала меня выгонять, но я заявил, что человек я свободный, белый, двадцать один год есть, и такие ушлые квартеронки мне по нраву, так что пусть ходит с оглядкой.
Джоэл крикнул со злобой, что текила у него еще осталась, но он не нальет мне, даже если я буду подыхать от жажды. Тут уж я не стерпел и говорю: «Черт побери, ты меня подпоил, пилеными своими костями обобрал до нитки, да еще и оскорбляешь? Видел я, как ниггеров отправляли в петлю и за меньшее!»
Он в ответ: «Ты ел мое мясо, глушил мою выпивку, а после говоришь, что я держу пиленые игральные кости? Да ни один белый такого себе не позволит! Я ведь тоже парень не промах, учти это».
Я говорю: «Будь проклята черная твоя душа, я размажу тебя по всей этой лачуге».
«Никого ты не размажешь, белый», – отвечает он, хватает нож, которым резал мясо, и бежит ко мне.
В общем, вытащил я револьвер и всадил ему две пули в живот. Он
