Трогаются. Девушка осматривает внутренности автобуса, и он будто совсем другой, старый и обтрепанный. Постукивают расшатанные задние дверцы. И душно, как днем!
Неподалеку, через несколько рядов сидений, двое подростков, разговаривают и громко смеются. При пытается разобрать речь, но не получается.
Парни вдруг замолчали. Повернули головы и смотрят на нее.
Пугается.
— Эй, — шепчет иностранец на ухо.
Мулатка поднимает взгляд.
Тот качает головой, мол, не смотри. Показывает жест, сложив пальцы в форме пистолета.
При кивает.
Тут же спутник поднимается, тянет за собой.
Они выходят на остановке. Никого.
Автобус уезжает.
Идут вдоль бетонной стены, которой конца не видно. Кое-где грубой краской отпечатано: «Военная зона». Ага, она узнала этот район — Вилла Валькирия! А за стеной авиационная база, где когда-то служил ее сосед.
Незнакомец подает сигнал, сжимая ладонь — переходят дорогу. Ускоряют шаг. Девушка оборачивается, заметив две тени, метнувшиеся следом.
Не успевает разглядеть. Пара поворачивает за угол. При следует в ритме партнера.
Снова поворот. Паутина маленьких улочек. Шаги сзади все громче, перешли на бег. Топочут эхом по стенам, походя на четвероногое существо.
Лабиринт узких проходов. Стены медленно сжимаются, как гигантский пресс. Они нагибаются под веревками с висящей одеждой. Простыня цепляется за плечо и падает на брусчатку. Вдоль стены вырастают ящики, стулья, коляска, кактус, велосипед. Поворачивают, прижавшись к стене.
При пытается отдышаться. Смотрит назад. Тени растут, приближаются. Заползли высоко на стену, вот-вот выпрыгнут.
Деревянная дверь с лязгом открывается, и пара скрывается внутри. Щелчок засова.
Поднимаются по узкой и темной лестнице. Каждая деревянная ступенька утомляет ноги. Частое дыхание.
Они попадают в пустое помещение, где пахнет гвоздикой. Горят свечи, расчертив золотистым мерцанием полоски клетчатого пола.
В дальней стене вырублено квадратное окно, и в нем колышется занавеска. Девушка медленно приближается, выглядывая наружу.
Перед домом бетонный забор, вдоль которого они шли. Но за ним вовсе не военная база, а огромное кладбище, забитое цементными саркофагами. А чуть дальше плотно-плотно насажаны строения, как грибы с плоскими шляпами.
Доносится пронзительный гудящий звук, мало-помалу приобретающий форму слов. В разных частях города разносится похожая сирена.
Что, что, к чертовой матери, это такое?!
Поворачивается, умоляюще глядя на мужчину:
— Что ты сделал?
— Ход конем.
— Где мы?
— Медина Касабланки.
Мулатка отходит от окна.
Встает рядом с декоративной аркадой, отделяющей небольшую комнатку из общего пространства.
Проводит пальцами по гладкой колонне. Смотрит вверх, как арка изгибается и уходит по дуге к следующему столбу. Осторожно заходит внутрь. Чувствует под ногами мягкий пол, на который накиданы подушки. Обессилев, девушка падает на матрасы.
— Você vai tomar chá?
— Что? — приподнимается, отодвинув упавшие на лицо пряди.
— Мятный чай, — говорит мужчина и скрывается в темноте.
При сидит среди подушек, смотрит перед собой. Разглядывает чайный столик: на клетчатой поверхности расставлены деревянные фигурки. В детстве ей всегда нравилось смотреть как отец с дядей играют в шахматы. Но сейчас эти фигуры перед ней совсем необычные, резные, и слон здесь как слон, и ладья — настоящий корабль.
Партия только началась.
Пешки ринулись в атаку, и белый конь выпрыгнул вперед.
Ход черных.
Мулатка потянулась к фигурке, взявшись за миниатюрную блестящую голову, но одернула руку.
Сидит.
Оглядывает помещение, оформленное в восточном стиле. Под потолком тянется гипсовый орнамент, свисают расписные тюли. На полу успокаивающе подрагивают огоньки на восковых цилиндрах. Дымят щепки пало санто, источая струйки безмятежного дыма, чуть пощипывающего ноздри.
При решительно взглянула на шахматы.
Тянется, поднимает черного слона и ведет в нападение.
МЕЧТА
Далеко на севере Бразилии, в тропическом сердце дождевых лесов, происходит слияние двух великих рек: пепельно-черная Риу-Негру встречает желтую Амазонку. Обе реки отличаются титанической мощью и дерзким характером — они такие разные, что их воды не смешиваются. На протяжении шести километров два потока текут бок о бок, сцепившись, как анаконда с питоном. И совсем не понятно, какая из исполинских змей возьмет верх, и хочется поставить на черную. Затем все запутывается настолько, что пропадают понятия: борьбы, цвета, сторон, чешуи, кофе и молока. Больше ничего. Единство. Страстный шестикилометровый поцелуй цвета пурпурного тумана с нотками мятного джема.
Что случается затем? Ты плывешь, как ни в чем не бывало, вниз по Амазонке, песочной и мутной, в толще которой прячутся пираньи. Две реки стали одной. И нет больше никакой Риу-Негру — бесследно исчезла. А была ли она вообще?
Жарко. Конец января. Город замер в ожидании карнавала. День протекает в томном и тягучем как мастика спокойствии. Никуда не нужно. Так они и сидят полдня на скамейке в благостной тени невысокого дерева, на площади, неподалеку от музея Будущего.
По бетонным плитам расхаживают голуби, увиливая от ног прохожих, что-то клюют. Когда детишки на велосипеде въезжают в пернатую кучу, голуби машут крыльями, разбегаясь в стороны.
Трясет мулатку за плечо.
— O que aconteceu? — поднимает взгляд.
Партнер говорит что-то. Цепляет из стаканчика асаи, амазонскую ягоду, смешанную с арахисом и гранолой. Протягивает ложечку. При открывает рот и чувствует как по языку растекается будоражащая ароматная свежесть. Облизывается. Закрывает глаза. Видит качающиеся в лучах солнца длинные нити, свисающие с пальмы — пышная борода с тысячей фиолетовых шариков.
Вик наклоняется и целует девушку в губы. Головы влюбленных связаны белым проводом, по наушнику в ухе. Играет метал: тяжелые быстрые рифы, и хочется качать головой. Мелодия ускоряется. И все люди, собачки и птички совершают движения в такт. Силуэты перебирают ножками, живо жестикулируют, и все-все ложится в ритм.
По тротуару, подгоняемый порывами воздуха, кружится пакет от универмага Гуанабара. Мимо проходит парочка, держась за руки, пританцовывая — мужчина и транссексуал в туфлях сорок второго размера. Под одной из скамеек лежит босоногий бездомный. И даже он, с грязными пятками, занимает нужное место в композиции.
Вик говорит, что мы живем в сказочном мире, где все возможно. В той же Амазонке плавает розовый дельфин. Просто невообразимо, розовый! И его можно потрогать. Протянуть руку и дотронуться, также легко, как до лежачего бомжа. Только кто его, бомжа, хочет трогать?
В наушнике играет Пантера.
Голуби сгрудились перед скамейкой, поедая хлебные крошки.
Вик протягивает новую ложку с асаи.
Темнеет.
Влюбленные на набережной, перед ними железная коробочка с раскаленными кубиками. Дымит чайник, необычный, с гравировкой и узким изогнутым носиком. Неподалеку, в сени мандаринового дерева, сидят два старика в тюбетейках. Играют в шахматы. И давно так сидят, без движений, видимо, вовсе позабыли чей ход.
Вик снимает с углей закипевший чайник и наполняет стеклянный стаканчик. Поднимает высоко, растягивая липкую струю. Чай пенится. Стаканчик заполняется наполовину багровым кипятком, наполовину пышной пеной, а на самом дне зеленые листики.
Солнце опустилось за океан, подсветив горизонт, и облака вспыхнули клочками горящей бумаги. Старики сидят помрачневшие, окончательно сгорбились — походят на шахматных коней.
Вик говорит, что исход партии зависит не столько от игроков, сколько от наблюдателя. Чтобы им стать, нужно сдаться: откинуть всю пену, опустошиться.
Девушка сжимает в ладони горячий стаканчик.
День и ночь не сменяют
