– Я никому не расскажу, – пообещал он.
Тари тут же кивнула, но облегчение на ее личике быстро сменилось еще большим беспокойством.
– Есть еще кое-что, – совсем тихо сказала она, а потом вздохнула, собираясь с духом. – Я убила человека.
– Когда?
– Весной, когда дядя похитил меня и увез в поместье Прусто. Перед тем, как вы нашли меня.
– Кто это был?
– Я не знаю, – она снова вздохнула с самым несчастным видом, – один из охранников. Он застукал меня, когда я крала шкатулку и…
– Все в порядке, – Гергос прижал ее голову к своему плечу, снова погладил. – Он работал на Коварэна и мог рассказать ему.
– Он не собирался рассказывать, – едва слышно прошептала Тари.
Что-то кольнуло, слабое подозрение, неприятная, режущая мысль, но Гергос постарался отогнать ее от себя.
– Это была случайность?
– Наверное. Он пришел, чтобы украсть золотую статуэтку, а нашел меня. Он закрыл дверь на ключ, я не могла сбежать.
Приходилось сильно напрягать слух, чтобы разобрать отдельные слова, Тари уже даже не шептала, она просто шевелила губами, и Гергос ловил сказанное в шелесте ее дыхания.
– Я хотела сказать, чтобы он ушел и что никому не расскажу… Но не смогла. Голоса не было. Мне казалось, я кричу, но… я молчала, понимаете?
Гергос закрыл глаза. Эту часть он знал. Слышал в ночных кошмарах Тари. Значит, она не Коварэна просила не трогать ее, а какого-то охранника, вора.
– Моя немота сделала его наглее. Он решил, что раз я все равно выбралась из своей комнаты, то никто его не осудит за то, что он меня… задержал.
– Тари, что он сделал?
Еще один судорожный вдох.
– Ничего. Ничего, дану. Он не успел. Я его убила. Мне пришлось, ведь я не могла закричать. Мне пришлось… понимаете, дану? Мне пришлось его убить!
Гергос сильнее прижал ее. Да, это он понимал. Но не понимал другого – как? Он помнил, в каком состоянии нашел тогда Тари: больную, в лихорадке, со злым, недоверчивым взглядом. Как она умудрилась убить взрослого мужчину?
– Он толкнул меня, я упала на стол, – словно почувствовав его недоверие, начала объяснять Тари, – он навалился сверху, пытаясь зажать мне рот и схватить за руки. Но на столе был нож для писем. Я дотянулась до него первой.
– Ты правильно сделала.
– Тогда почему он не оставит меня в покое?
Тари уткнулась ему в рубашку, сжимая в кулачках ткань и тихонько вздрагивая. Потом замерла и долго молчала, стараясь дышать глубоко и ровно – и все равно иногда срываясь. Гергос терпеливо ждал. Он не разделял горя Тари, но раз для нее это было так важно…
– У него были ключи, – немного успокоившись, повторила она. – Я выбралась через черный ход, увидела дерево рядом с оградой и решила перелезть. Даже не подумала, что снаружи могут быть другие охранники. Я очень глупая, да, дану?
– Очень, – подтвердил он, – и храбрая. А это отягчающее обстоятельство.
– Я не хочу обратно.
– Тебе и не придется. Тари, посмотри на меня. Ты в Анкъере, под моей защитой. Коварэн при всем желании не сможет до тебя дотянуться. Не хочешь обратно? Тогда оставайся. Выброси эту глупую записку, сожги ее. Забудь о ней.
– Тогда я останусь, – эхом повторила она.
И, кажется, сама наконец поверила. Улыбнулась сквозь слезы, снова прижалась доверчиво…
Гергос оставил Тари, чтобы дать ей возможность привести себя в порядок. В гостиной уже дожидались несколько взволнованных молодых людей, желающих непременно лично убедиться, что госпожа эль Нахри чувствует себя намного лучше. Слова Гергоса их не убедили.
Окъеллу вышел на террасу, побродил немного там, потом заметил подходившего к калитке доктора, который осматривал Тари прошлым вечером, и быстро зашагал навстречу. Нет, скорее всего, это говорила ревность, но Гергос не мог избавиться от подозрения.
После разговора с доктором он вернулся в дом и там попал в цепкие лапы Мариники. Ей хватило одного взгляда, после чего она подхватила Гергоса под руку и, не переставая мило улыбаться гостям Тари, выволокла его на задний двор.
– У тебя сейчас тоже случится обморок с припадком?
– О чем ты?
– Глаза странно горят. Онсо, что случилось?
Совершенно несвойственным ему жестом Гергос запустил руку в волосы:
– Она рассказала мне.
– И?
– Коварэну конец.
– Значит, ты возвращаешься в Тобрагону?
– Я не знаю.
Мариника тяжело вздохнула и в раздражении опустилась на ближайшую скамейку.
– Отомсти Коварэну и успокойся уже. Сколько можно терзать себя? Тебе нужна эта месть, иначе прошлое никогда не отпустит.
– А Тари?
– Оставь девочку в покое. Она прекрасно справится и без тебя. Сам же видел, она не страдает от отсутствия внимания. Еще до осени выйдет замуж, уедет куда-нибудь, заведет детишек… Ей будет лучше без тебя. А тебе – без нее. Сам ведь знаешь.
– Знаю.
– Ну так и не мучай себя. И ее не мучай. Отпусти, Онсо.
– Глава дома Гергосов вполне мог бы претендовать на руку тобрагонской принцессы… Элиссандр же хотел выдать ее за Энту.
– Ты не Энту. Тебе тридцать семь лет, двадцать из которых ты занимался Тавох знает чем. Твоя цена как жениха давно ушла в минус. Да, ты богат, но и Тари не из тех невест, что клюнули бы на деньги, у нее своих хватает. Если, конечно, подойти к делу с умом и добиться официального признания. Зачем ты ей? Тобрагонцы по-прежнему крепко держатся за традиции и считают, что только первый сын и первая дочь что-то из себя представляют. Ты младший ребенок, Онсо. И как насчет твоих собственных детей? Много их?
– Не знаю. Не слышал ни об одном, но ничего нельзя исключать.
– Вот именно. Если ты женишься на Тари, то ваши дети будут младшей, слабой ветвью. Ты начнешь войну в собственном доме, тобрагонские аристократы тоже вряд ли оценят мезальянс. Да, Онсо, мезальянс. Энту, наследник и будущий глава дома Гергосов, был бы ровней тобрагонской принцессе, но не ты. Ты порченый товар.
– А как насчет самой Тари? Она два года скиталась по каргабанским трущобам, ее чуть не выкупил какой-то паршивый купчишка, если бы не я, она бы уже была его любовницей.
– Два года против твоих двадцати. И любой, взглянувший на Тари, скажет, что детей у нее нет. Женщинам в этом плане больше доверия. Да, ее побег несколько испортил ей репутацию, но брак с правильным человеком и пять-шесть лет без скандалов все поправят.
– Если я в открытую выступлю против ее дяди, скандал будет. И Тари он тоже затронет.
– Еще большой вопрос, кому ты навредишь больше: ей
