Злат помнил. Перед глазами у него сразу встал добродушный и простой брат Ауреол из франкской миссии, чьи голубки и сыграли главную роль в этой зловещей и кровавой истории. Он так искренне расстраивался, что одна из его любимых пташек пропала. О том, какие страсти бушевали вокруг, этот божий одуванчик даже и не догадывался.
– Каждый видит то, что хочет.
– Каждый отзывается на слово, так, как ему велит его сердце. Хотя слово для каждого вроде звучит одинаково. И смысл, вроде один и тот же. Для тебя, эн-Номана, твоего друга Туртаса голуби лишь слуги в жестокой человеческой игре. Вестники чужой воли. Вон Туртас, он же служил у хана при голубях. А как его должность называлась? Сокольник.
– Ведь правда, – усмехнулся Злат.
– А почему? Что ему голуби? Главное в этом деле – ханские тайны, которые они носят. Нужно уберечь их от чужого взора и самому перехватить чужое послание. Туртас охотник. Всю жизнь, сколько я его помню в молодости, он возился с ловчими птицами. Даже не помню его тогда без ястреба на плече. Он ведь почему-то всегда ястребов любил. А для ловчих птиц голубь корм. Добыча. Вот только можно ли стать хорошим соколятником, если птичек не любишь? Ты же знаешь Туртаса – он, как пичугу какую увидит, сразу даже преображается. Это же от сердца, с детства. Что он в детстве с ястребом на охоту бегал? Наверняка певчих птиц ловил: щеглов, чижей, соловьёв каких-нибудь. Он рассказывал в их краях даже перепелов в клетках держат для песен. А ты видел у него когда-нибудь певчую птичку?
– Певчих птиц дома держат, – вступился за товарища Злат, – А Туртас с младых ногтей по чужим углам. Вот обзаведётся домом, глядишь и соловьёв накупит.
– Так и будет, – уверенно кивнул Бахрам, – Видел, как он клетку с голубями бережно понёс? Он свою судьбу в них увидел. Люди ведь тоже, как птицы. Ты, вот, Злат – ловчая. Кречет или скорее тот же ястреб – он хитрее. Я – певчая. Скорее говорящий скворец или попугай. Илгизар, наверное, голубь.
– А я гусь, что ли? – рассмеялся Касриэль, – Жирный и вкусный. С которого к тому же можно ещё пуха и пера нащипать. Или селезень.
– Скромничаешь? – не согласился наиб, – Разве ты добыча? Хоть и не сокол. Ты, скорее, ворон. Старый, умный, живучий.
– Туртас долго был ловчей птицей, – продолжал между тем Бахрам, – Жил охотой. Теперь от этого остался только полёт. Кто он сейчас? Просто птица, парящая над землёй. Как голубь.
– А твой друг эн-Номан кто?
– Орёл-стервятник. Слишком много копался в падали.
Никто не улыбнулся.
– Похож, – согласился наиб, – Так же сидит в стороне и ждёт добычу. Сам в драку не лезет.
– Умная птица, – подтвердил Касриэль, – Зачем охотиться самому, когда вокруг столько чужой добычи. Которую жадные хищники сами не смогли сожрать.
– В Персии живут стервятники, которые иногда, сбившись в стаю, гонят коз к пропасти. Одним ожиданием сыт не будешь. Эта птица обычно взмывает в небо, бросившись с кручи. С земли у неё плохо получается. Некоторые верят, что это и есть легендарная птица-гамаюн. Птица счастья. Предание говорит, что тот на кого упадёт тень её крыльев, станет царём.
– Мудрое предание, – негромко, как эхо, отозвался Касриэль, – Возле трона владык всегда полно мертвечины.
XI. Тень Авиньона
Дверь из хозяйских покоев отворилась и вошёл Сарабай, сопровождаемый Юксудыр, которая несла высокий кувшин и стопку лепёшек, бережно обёрнутых льняным платом. Плат она старательно расстелила на столе. Сам хозяин, натужно крякнув, бросил у очага охапку принесённых дров. Он тут же стал подкладывать поленья в огонь, который охватил их с весёлым треском. Наиб, краем глаза заметил, что Сарабай подкинул ещё несколько веточек можжевельника.
Старается. Как опытный банщик, который отлично знает, как много значит в жизни такая неуловимая и неосязаемая вещь, как запах. Забудутся разговоры, дела и заботы, но в глубине сознания надолго останется таинственный след незримо витавшего в воздухе аромата. И замрёт человек в задумчивости, разминая в руке алый цвет шиповника, листик мяты или горькую веточку полыни.
С самого появления наиба он так старательно подносил дрова в очаг, что в комнате уже становилось жарко и все потихоньку стали перебираться от огня в дальний конец стола. Там было темнее и Сарабай уже хотел принести лампу, но Злат махнул рукой:
– Не нужно. Бумаг читать мы не будем, а еду мимо рта и так не пронесём.
Собеседники долго молча пили запашистый настой кипрея, сидя в полумраке между ярким пламенем очага и сгустившейся тьмой в дальних углах, где между теней едва чернел проход к гостевым кельям. Сами тени уменьшились и словно затаились, бесшумно танцуя за спинами своих хозяев. Наверное правильно считают их близкими родственниками снов.
Разговор за столом тёк неспешно. Вечер только ещё начинался, а впереди была целая ночь. Злат не спеша пересказал историю с постояльцем, унесённым джиннами через печную трубу, Бахрам поведал о своём разговоре с шейхом:
– Эн-Номан сейчас изо всех сил нос держит по ветру с дворцовыми делами. Шутка ли – новый дворец строить? Где хан – там власть. Там голова и сердце царства. Чует старый лис – неспроста это. Ускользает власть. Что тому виной?
– Венецианцы в прошлом году с ханом торговый договор заключили, – резонно вставил меняла. – За ними большие деньги стоят. И влияние.
– Что такое деньги, – философски изрёк сказочник, – Квинтэссенция человеческих страстей.
– Квинт… чего? – не понял даже не чуждый книжной учёности Злат, – Ты понятней не можешь сказать? Не по птичьи?
– Можно сказать выжимка. Суть. Та самая евангельская соль, которой всё посолено. Деньги управляют людьми, но без самих людей они бесполезный мусор. Вот почему в степных кочевьях им и по сей день не придают значения. Там ценится конь, сабля, теплый кафтан и сытная лепёшка. Наедине с духами неба или леса ты можешь умереть от голода или замёрзнуть на мешке с серебром. Деньги имеют власть только над людьми. Да и то не над всеми, – добавил после недолгого раздумья.
Касриэль кивнул без тени улыбки:
– Каждый сам выбирает: будут ему служить деньги или он сделает их своими повелителями.
– Кто такие венецианцы со всеми своими мешками серебра в Улусе Джучи? Дела здесь вершатся в золотом шатре хана Узбека, а за его дастарханом сидит много всяких людей. Что им до венецианцев со всем их серебром? Их кумир власть. Известно какую силу сейчас забирает Тайдула – любимая жена хана.
– Старый хрыч с ней не ладит?
– Женщины коварны, хитры и непредсказуемы. Кроме того им безразлична судьба царства. Они готовы обрушить мир, лишь бы досадить удачливой сопернице.
– Неужто объявилась?
– Сейчас нет. Но, кто может сказать, что случиться завтра. Да и разве дело только в любовных шашнях? Узбек не вечен. Нити судьбы находятся не в наших руках. Рано ли поздно ли – будет решаться вопрос, кто сядет вместо него на Золотой Престол. А наследников много. За каждым сторонники и сила. Говорят венецианцы торят дорожку именно к Тайдуле. Эн-Номан сказал, что именно она стоит за этим торговым договором и строительством нового дворца. Поэтому его верные люди следят за каждым её шагом. Благо таких хватает в ставке Узбека. Только дела с ними она ведёт, скорее всего, через брата своего, а за ним уследить сложнее. Вольная птица. Вот и высматривают соглядатаи тайных посланцев по всем заставам. Благо путь один – через Азак. Окольными тропами намного сложнее пробираться, да и опасней. К тому же там чужеземец сразу привлечёт к себе внимание первого же старосты. Этот Сарабаевский постоялец сразу на заметку попал. Приехал из Азака, без товара, на службу не просится, поселился на окраине подальше от любопытных глаз. Теперь вдруг засобирался в новый дворец.
– Не говорил он тебе, чем вся летняя история закончилась? Со свиной ногой?
Илгизар напрягся, обратившись в слух.
– Сказал. Ничем. Тех парней, что на суд напали и тебя с Илгизаром едва не зарезали, отправили в ставку самого хана. Для расследования. Только
