Он вышел в соседнюю комнату, чтобы переговорить с женщинами, паковавшими непроданные платья, а также еще три, которые нуждались в небольшой переделке.
Они сообщили Чарльзу, что Рания обладает столь стройной фигуркой, что их модельные платья сидят на ней так, словно были сшиты специально для нее.
Он заказал у них два костюма для верховой езды, по одному из каждого магазина, отчего обе управляющие пришли в полный восторг и с улыбками откланялись, чрезвычайно довольные столь успешной утренней распродажей.
Чарльз вернулся к Рании. Отдыхая, она забросила ноги на соседний стул.
– Я никогда не думала, что мода бывает такой утомительной! – серьезно произнесла она.
– А вы ведь только начали. Подождите, когда будете танцевать до трех часов утра на протяжении семи дней подряд, а потом, если потребуется, отправитесь со мной в семь утра на верховую прогулку на Роттен-роу.
– Теперь понимаю, что в своей прошлой жизни вы были погонщиком рабов. Если меня постигнет неудача и вы отправите меня обратно в деревню, то мне сложно представить себе, что вы станете делать со всеми этими роскошными платьями.
Она говорила безо всякой задней мысли, затем добавила:
– Полагаю, у вас найдется симпатичная подруга, которая с удовольствием согласится принять их.
И вновь голос ее прозвучал совершенно невинно и искренне.
Чарльз понял, что она даже не подозревает о том, как можно истолковать ее последние слова, и он без труда припомнил нескольких своих «симпатичных подруг», кои с превеликим удовольствием взяли бы себе столь богатые платья.
Но эту тему обсуждать с Ранией он не собирался.
Подошло время обеда, и они сошли вниз, чтобы насладиться еще одним пиршеством.
Они смеялись и спорили за каждым блюдом.
Первой дискуссию начала Рания, задавшись вопросом о том, какой век породил на свет самые красивые женские наряды.
Она явно отдавала предпочтение средневековым длинным рукавам и высоким прическам, тогда как Чарльз склонялся к платьям эпохи королевы Елизаветы с их женственностью и заманчивостью.
После этого разговор зашел о том, что носят мужчины, и Рания заявила, что современная мода представляется ей довольно скучной, а Чарльз упрямо возражал, что еще никогда мужские костюмы не выглядели изящнее.
– Я придерживаюсь той точки зрения, – сказал он, – что сейчас мужчины стали похожи на джентльменов, а вы не должны забывать о том, что наш хозяин сегодняшнего вечера известен как первый джентльмен Европы.
Рания непонимающе взглянула на него.
– И кто же… «наш хозяин сегодняшнего вечера»? – робко осведомилась она.
– О, разве я забыл сказать вам? – небрежным тоном отозвался Чарльз. – Его королевское высочество принц-регент пригласил нас на ужин.
– Я вам не верю! Вы смеетесь надо мной!
– Нет, это правда, Рания. Он всегда был очень добр ко мне, а когда я сообщил ему, что мы обручены и собираемся пожениться, он пожелал первым в Лондоне встретиться с вами.
Рания, потеряв дар речи, неотрывно смотрела на него широко открытыми глазами.
– Я прихватил с собой утренние газеты, которые лежат рядом со мной. Видите? Объявление о нашей помолвке разместила каждая из них, включая «Газетт».
Рания испуганно вскрикнула:
– Почему… вы ничего… не сказали мне?
– Я говорю вам об этом сейчас!
Раскрыв первую попавшуюся газету, она сразу же нашла колонку светской хроники.
Чарльз не отводил от нее глаз, когда она застыла у окна и волосы ее заискрились в лучах солнечного света.
Он надеялся, что Сильвер тоже читает ту же самую газету и сейчас чувствует себя так, словно ей отвесили хлесткую пощечину.
Для нее это наверняка станет шоком, а для многих – сюрпризом.
«Я поступил весьма умно, – сказал он себе. – Сильвер ничего не остается, как зализывать раны!»
Он запретил Рании выходить наружу через переднюю дверь, чтобы ее ненароком никто не увидел, и потому после обеда они направились в сад позади дома, где и уселись под деревьями.
Здесь находился украшенный орнаментом фонтан, из которого в небо била струя воды.
Рания, одетая в одно из своих новых платьев, остановилась рядом с фонтаном, глядя, как капельки воды превращаются в радугу.
«Она не только обладает прелестным личиком, – подумал Чарльз. – В каждом ее движении сквозит необыкновенная грация».
Чем-то неуловимым она вдруг напомнила ему статуи греческих богинь, которые он видел в Афинах.
«Без сомнения, она исключительна, – заключил он. – К тому же ее красота расцветает, словно по волшебству. Она стала куда привлекательнее, чем несколькими днями ранее».
Они вернулись обратно в дом к чаю, и дворецкий доложил Чарльзу, что его навестили несколько гостей.
Как и было приказано, всем им он отвечал, что мистер Линдон вернется в город не раньше вечера.
Слушая его, Рания сообразила, что многие из этих визитеров были родственниками Чарльза.
– Я уверена, что ваши тетушки и кузины будут чрезвычайно раздосадованы тем, что стали не первыми, кто встретился со мной.
– Разумеется, будут, но они же прекрасно знают, что мы не смеем воспротивиться королевскому повелению!
Рания склонила голову к плечу.
– У вас на все есть ответ, – вздохнула она. – Однако же я подозреваю, что приглашения на сегодняшний ужин вы добились каким-то ловким манером.
– Вы очень проницательны, Рания. Я привык, что женщины делают только то, что я им говорю, и не задают при этом много вопросов.
– Вздор! – парировала она. – Для этого вы слишком умны. Да вы бы умерли со скуки, если бы все шло именно так, как вы изначально спланировали. А уж сегодняшний прием должен был стать сюрпризом.
Чарльз понял, что она оказалась куда догадливее, чем он предполагал.
– Ну, хорошо, Рания, вы выиграли. Это действительно сюрприз, причем не только для моей семьи, но и для той молодой женщины, которая сочла, что я недостаточно хорош для нее.
Глаза Рании лукаво блеснули.
– Значит, вы действительно наказываете ту молодую женщину. Что ж, я уже начинаю ее жалеть!
– Через несколько дней она пожалеет себя куда сильнее.
Рания ждала его объяснений, но, видя, что он молчит, не стала задавать лишних вопросов.
Поскольку с минуты на минуту должен был пожаловать Антонио, чтобы уложить ее волосы, сразу же после чая она поднялась к себе в спальню.
Перед камином на коврике для нее уже была приготовлена ванна, в которую было добавлено масло лилий, и она подумала, как славно иметь в услужении сразу двух горничных.
После того как она приняла ванну, служанки одели ее, отложив пока до вечера платье лунного света.
Ей доложили о приходе Антонио.
Итальянец оказался симпатичным мужчиной преклонного возраста. Достигнув вершины мастерства, он стал лучшим парикмахером во всем высшем обществе, наиболее востребованным и дорогим среди всех своих коллег.
Майор Монселл передал Антонио, что его ждут в Линдон-хаусе, дабы он уложил волосы одной молодой леди, в честь которой его королевское высочество устраивает прием.
Антонио преисполнился любопытства, поскольку знал о Чарльзе Линдоне
