Никто и никогда не приглашает ее в гости, но уж если она появится, встретьте ее с приветливой улыбкой. Кто знает, что у нее на уме? Если вы думаете, что она бродит по дорогам ради того, чтобы наполнить подаяниями свою нищенскую суму, будьте уверены: это не так. Никогда не проходит бесследным ее появление. Личинки плодовых комариков сотнями тысяч собираются вместе и длинными змеями ползут по земле – верный признак беды; хрипло лают лисы, и филин ухает так, что кровь застывает в жилах, и гусеницы бабочек с подходящим названием «мертвая голова» ползут караванами к порогу вашего дома. Любой вермландец знает – это не к добру.
Горда, очень горда и обидчива довресская ведьма. Тысячелетняя мудрость предков и злая, гордая душа – какое опасное сочетание! На ее посохе искусно вырезаны загадочные руны, но ни за какие деньги не согласится она его продать, этот посох. Она помнит все заговоры и проклятия, умеет варить любое зелье, знает все волшебные травы и корни. Может развязывать морские узлы и выпускать на волю штормы и ураганы. И будьте уверены, все, что нашепчет она над зеркальной гладью озера, непременно сбудется.
Ах, если бы я умела читать мысли, родившиеся в ее тысячелетнем мозгу! Что думает она о нас, живущих в долине? Она, привыкшая к сумраку лесов и холодному величию горных вершин? Она, сохранившая веру в кровожадного Тура и неизвестных, но могущественных финских богов[27], наверняка смотрит на нас, христиан, как волк смотрит на дворовую собачонку. Дикая, как февральская вьюга, неукротимая, как бурлящий речной порог, как она может любить нас, беспечных детей цветущих равнин?
Нет, любить она нас не может, но любопытство иногда тревожит даже ее древнюю душу – интересно, как там эти жалкие карлики? Мы, люди, дрожим, когда видим ее, а ей страх неведом – чего ей бояться, когда мы сами, завидев ее, трепещем от ужаса? Не забыты ее проклятия, не забыты навлеченные ею и ее предками бедствия. Как кошка, завидевшая мышь, не сомневается в крепости своих когтей, так и она верит в свою вековую мудрость, в непреодолимую силу тайных заклятий древних скандинавских богов. Она уверена в своей власти в мире страхов, как ни один король не уверен в своем королевстве.
Много сел и усадеб прошла довресская ведьма. Наконец добралась она и до Борга и без всякого стеснения решительно пошла к парадному подъезду. Черный ход не для нее. Уверенно, как в своих горных владениях, прошла по усыпанной розовым гравием, усаженной с обеих сторон цветами дорожке, и кто хотел, заметил, что обутые в берестяные лапти широкие ступни ее не оставляют следов.
И так случилось, что как раз в эту минуту вышла на крыльцо графиня Мэрта. Ей захотелось подышать теплым июньским воздухом.
Две служанки несли из бани свежекопченые окорока[28] и, увидев хозяйку, остановились.
– Попробуйте, госпожа, – сказала одна из них. – И понюхайте. Достаточно ли прокоптились?
Графиня Мэрта, хозяйка Борга, перегнулась через перила и увидела, как грязная старуха нищенка положила руку на один из окороков.
И я ее понимаю, эту ведьму! Посмотрели бы вы на эти огромные, отливающие старым золотом, пахнущие можжевеловым дымом окорока, на этот толстый слой розового сала! Пища исчезнувших богов…
Конечно же старуха положила на окорок руку!
Довресская ведьма, гордая дочь горных вершин и непроходимых лесов, не привыкла просить. Просить должны ее, ведь это по ее милости людям позволено жить в этих краях, деревьям расти, а цветам цвести. Она способна затеять вьюгу, послать мороз, устроить наводнение или засуху – все эти губительные выходки природы в ее власти. Поэтому довресская ведьма никогда не унижается до просьб.
Она кладет ладонь на то, что ей понравилось, – это мое.
Но графиня Мэрта никогда не слышала про довресскую ведьму. В светских салонах ничего про нее не рассказывали.
– Прочь отсюда, попрошайка! – прикрикнула она.
– Окорок мой, – спокойно отвечает старуха.
Сами подумайте, что ей волноваться – ей, волчьей наезднице?
– Да ты рехнулась! – удивилась графиня Мэрта. – Несите окорока в чулан.
– Я сказала – вот этот окорок, потемнее других, мой. Не отдашь – пеняй на себя.
– Да я скорее сорокам отдам, чем такой нахалке, как ты!
И тут старуха вышла из себя. Она подняла свой изрезанный рунами посох, глаза загорелись диким огнем, волосы поднялись дыбом и затрепетали, как на ветру, хотя было совершенно тихо. Она прошептала что-то непонятное, замерла на секунду и сразу, как по команде, успокоилась.
– Сорокам? – усмехнулась она и опустила посох. – Будут тебе сороки. Сороки тебя и склюют.
И ушла, шепча что-то себе под нос, показывая посохом то на юг, то на север.
Графиня Мэрта посмеялась над глупой нищенкой и ее бессильной яростью. Но скоро, очень скоро улыбка исчезла с ее лица.
Они появились!
Графиня сначала не поверила своим глазам. Она даже решила, что спит, ущипнула себя за руку. Нет, она не спала. В небе появились они – сороки. И этим сорокам безумная старуха повелела ее склевать.
Из парка, из сада, отовсюду летели они – десятки, может быть, сотни огромных черно-белых птиц с хищно выставленными клювами и растопыренными когтями. Они орали так, что, наверное, на всем Лёвене было слышно. У графини зарябило в глазах и закружилась голова, она уже не различала отдельных птиц в этом истерически хохочущем черно-белом урагане. В утреннем ярком свете оперение птиц отливало зловещим металлическим блеском, а шеи угрожающе нахохлены, как у орлов или коршунов. Эти необычные сороки стали нарезать круги вокруг графини, все ближе и ближе. Она закрыла лицо руками, вбежала в сени, захлопнула дверь и прижала ее спиной. Слушала, как там, во дворе, беснуются птицы, и изнемогала от ужаса.
И лето для графини закончилось. Все сладкое буйство ожившей природы прошло мимо нее. Она проводила все время в закрытой комнате, с опущенными шторами, в страхе, растерянности, отчаянии, граничащем с помешательством.
Конечно, этот рассказ кому-то покажется нелепой выдумкой, но, к сожалению, он правдив от первого до последнего слова. Сотни людей могут засвидетельствовать, что так оно и было.
Птицы были везде – на перилах лестниц, на крыше, на деревьях, даже на грядках. Они только и ждали, когда появится графиня, чтобы броситься на нее. Они поселились даже в парке! В парке, где сорок никогда не было. И выгнать их было невозможно. Ружья не помогали: вместо убитой сороки появлялось десять других. Иногда эта огромная стая улетала в поисках пищи, но всегда оставался десяток-другой дежурных. И стоило графине выглянуть в окно или даже просто отдернуть штору, я уж не говорю, о том, чтобы выйти на крыльцо, они тут же бросались на нее с яростным
