Не прошло и десяти минут, как они добрались до Хельесетера. Оставили повозку на заднем дворе и, безуспешно стараясь принять торжественный вид, двинулись к крыльцу. Беренкройц и патрон Юлиус вели капитана Леннарта под руки.
– Леннарт, очнись! Приехали! Ты уже дома, – пытались они урезонить все еще не протрезвевшего капитана.
Он открыл глаза и внезапно взбодрился. Его очень тронула преданность друзей, отложивших все дела, чтобы доставить его в родное гнездо. Он остановился и оттолкнул поддерживающие его руки.
– Друзья мои! – воскликнул он с выражением. – Я много думал, за что Господь послал мне такие испытания. Я так и спросил: Господь, спросил я Господа, за что Ты послал мне такие испытания?
– Кончай проповедь, Леннарт! – буркнул Беренкройц.
– Пусть! – возразил Синтрам. – Красиво излагает.
– Я не понимал Его промысла, друзья мои, а теперь понял! Слушайте внимательно: Господь послал мне такие испытания, чтобы я узнал, какие замечательные у меня друзья. Вот для чего Он послал мне такие испытания! Друзья, которые, отложив все дела, поехали ко мне домой, чтобы разделить со мной радость встречи с любимой женой. Радость моей встречи с ней и радость ее встречи с ним… то есть со мной. И что по сравнению с этой радостью каких-то пять лет?
Он собрался было продолжать, но кавалеры уже не слушали. Они грохотали кулаками в дверь.
Внутри послышалось какое-то движение. Служанки проснулись, выглянули в окно и пришли в ужас. Оделись на всякий случай, но дверь пьяной компании отворить не решились. Наконец раздался скрежет отодвигаемого засова, и на пороге появилась капитанша:
– Что вам угодно?
Беренкройц выступил вперед.
– Мы привезли тебе мужа, – сообщил он, еле ворочая языком.
И они вытолкнули вперед бедного капитана Леннарта. Он двинулся к ней, покачиваясь, и только тут кавалеры обнаружили, что забыли стереть Йостину «живопись» – вид у капитана был как у закоренелого преступника. А за ним колебалась вся компания.
Он распростер объятия, но жена его сделала шаг назад:
– Ты пошел на каторгу как вор, а вернулся бродягой и пропойцей!
И повернулась спиной.
Капитан Леннарт ничего не понял. Он попытался следовать за ней, но его остановил внушительный пинок в грудь.
– Неужели ты думаешь, я позволю такому, как ты, командовать домом и детьми?
Дверь захлопнулась, и вновь загремел засов.
Капитан Леннарт бросился к двери и начал ее трясти.
Кавалеры разразились хохотом. Капитан думал, что жена встретит его с распростертыми объятиями, а вышло вон оно что. Потеха, да и только.
Смех подействовал на капитана, как красная тряпка на быка. Он бросился на кавалеров с кулаками. Те, продолжая смеяться, побежали к повозке, он попытался их догнать, но споткнулся и растянулся во весь рост.
Кавалеры уехали. Капитан медленно поднялся с земли. До его затуманенного сознания дошла поразившая его мысль.
Ничто в этом мире не происходит без Божьей воли, подумал он. Что ты хочешь от меня, Боже? Я перышко в Твоих руках, куда дунешь – туда меня и понесет. Я – как мячик: Ты, забавляясь, кидаешь меня, куда захочешь. Почему же Ты закрыл от меня двери моего дома?
И он пошел прочь в глубокой уверенности, что все произошло по воле Бога.
Восход застал его на самой вершине холма в Брубю. Он остановился и посмотрел на открывшуюся перед ним долину. Ах, нищие обитатели этого богатого края, не знали вы, не знали, что он уже близко, ваш спаситель! Никто из вас не сплел венок из брусничных стеблей, не повесил его на дверь своей лачуги. Никто не положил душистую лаванду и полевые цветы у входа, а ведь скоро взойдет на ваш порог стопа его. И матери не поднимали младенцев повыше, чтобы те увидели своего спасителя. Никто не вымыл полы в хижине, никто не прикрыл можжевельником прокопченные очаги. Никто не поторопился работать поусерднее, чтобы усладить взор его зрелищем возделанной, аккуратно размежеванной земли.
Вместо всего этого увидел он бурые, выжженные засухой посевы, потрескавшуюся землю и понял, что отчаявшиеся люди даже не спешили готовить ее к новому урожаю. Увидел голубые горы, где в ярких лучах восходящего солнца бурели пятна лесных пожарищ. Увидел поникшие, наполовину пожелтевшие придорожные березы. Проходя мимо одного из наделов, он учуял знакомый запах браги, увидел поваленный забор, прохудившуюся крышу, полупустые поленницы; все это значило только одно: у крестьян опустились руки из-за засухи, ими овладело губительное равнодушие, они потеряли надежду и ищут забвения в самогоне. Даже не озаботились заготовить дров на зиму.
Но, может быть, и на то воля Божья. Ему не суждено увидеть первые зеленые ростки на своем поле, ему не суждено сидеть у камина, наблюдая, как подергиваются пеплом и темно розовеют угли в очаге, ему не суждено греть в своих ладонях маленькие ручонки детей, он лишен даже богобоязненной и праведной жены, его поддержки и опоры. Может быть, и на то воля Божья, может быть, он, раздавленный и убитый горем, сумеет утешить других в их беспросветной нищете? Ведь те, кому повезло выстоять в неравной борьбе с суровой стихией, не служат им примером и утешением, а лишь усугубляют их страдания.
Вот так стоял капитан Леннарт на вершине холма и размышлял – неужели это и есть его призвание? неужели именно для этого он нужен Создателю?
Любопытно узнать, что кавалеры так и не поняли, что за роковую роль они сыграли в судьбе капитана Леннарта, так и не сообразили, чем было вызвано непонятное, с их точки зрения, поведение капитанши. А Синтрам помалкивал.
В уезде все в один голос осуждали возомнившую о себе жену, отказавшуюся принять после каторги такого достойного человека. Мало того, она обрывала любой разговор на эту тему. Даже имени его слышать не хотела. И капитан Леннарт ничего не предпринимал, не оправдывался и не просил прощения.
А на следующий день случилось вот что.
В Хёгбергсбю умирал старый фермер. Он уже причастился, и силы покидали его с каждой минутой. Все понимали, что конец близок.
Как и любой, кому предстоит долгая дорога, он не находил себе места. То просил перенести кровать из кухни в комнаты, то назад в кухню. И эти просьбы, даже больше, чем неровное угасающее дыхание и помутневший взор, убеждали родных – за стариком пришла смерть.
Вокруг него собрались родные и слуги. Всю жизнь он был удачлив и богат, и никак не скажешь, что его бросили в смертный час. Может быть, именно потому, что он был удачлив и богат, у смертного одра собрались не только его родственники. Пришли и соседи, и знакомые, и совсем чужие люди. А он, борясь с одышкой, рассказывал про свою жизнь, рассказывал так, словно уже видел
