– Свадьба – это радостное событие, – сказала Летти, – а светская публика мне чужда. Зачем мне их приглашать?
– Чтобы ткнуть их носом! Я думал, что тебе понравится снова стать королевой.
– Я королева? – фыркнула Летти. – Я никогда не была королевой. Да я и девочкой никогда не умела носить красивые платья и не знала, как вести себя в светском обществе. Я была неотесанной дурочкой.
Он нахмурился:
– Я никогда так не думал. Я просто считал…
– Что я избалованная принцесса? – Летти улыбнулась. – Я и была избалованна, хотя не в том смысле, о чем ты говоришь. Я всегда знала, что меня любят. Мои родители любили друг друга и любили меня. – И она прошептала: – У меня был настоящий дом.
– Ты все еще скучаешь по Фэрхоулму?
Она печально улыбнулась:
– Я знаю, что Фэрхоулм окончательно потерян, но я мечтаю о нем. Там родилась моя мама, там жили четыре поколения моей семьи.
– Что стало с поместьем?
Летти уставилась в тарелку.
– Его купил за бесценок владелец какой-то технологической компании. Я слышала, что он там все переделал – полы застелил ковровым покрытием, повесил неоновые лампы, устроил дискотеку в детской. Конечно, это его право, но он не разрешил сфотографировать фреску моей прабабушки до того, как стер все.
Дариус сердито хмыкнул. Он помнил фреску в детской, наивную картинку: маленькая девочка с печальными глазами ведет утят и гусят по баварской деревушке.
– Как жаль, – сказал он.
Летти вымученно улыбнулась:
– Что делать. Все хорошее никогда не бывает вечным.
– И плохое тоже, – заметил он. – Ничто не бывает вечным, ни хорошее ни плохое.
– Думаю, ты прав. – Летти обхватила руками живот. – Но я не хочу грандиозной свадьбы. Только ты и я и наши близкие, родные и друзья. Я хочу пригласить одного человека. Белл Лангтри. Она официантка в ресторане. А ты? Кто будет свидетелем у тебя?
– Ангел Веласкес.
– Ангел?
– Это прозвище. Вообще-то его зовут Сантьяго, но он терпеть не может свое имя, потому что его назвали в честь отца, который отказался признать его сыном. Я называю его по фамилии. Веласкес ненавидит свадьбы. Недавно ему пришлось быть шафером у нашего приятеля Кассиуса Блэка, и потом он долго ворчал и ругался.
– И ты хочешь, чтобы он был на нашей свадьбе? – ужаснулась Летти.
– Пусть немного помучается. Увидишь его и поймешь, о чем я. Он жуткий наглец, считает, что прав только он. И еще будет моя многочисленная семья.
– Твоя семья? – У Летти глаза полезли на лоб.
– Моя двоюродная бабушка Иоанна, она живет в Афинах. А еще дяди, тети, двоюродные братья и сестры и все жители моей деревни на Гераклиосе – острова, откуда я родом.
– И они все прилетят из Греции? Конечно, будет мой отец…
– Нет, – отрезал Дариус.
– Нет? – не поняла Летти. – Мы могли бы пожениться на Гераклиосе, если они не смогут путешествовать. Я всегда хотела побывать на греческих островах…
– Я имею в виду твоего отца. Он не будет приглашен.
– То есть как? Он мой отец. Он поведет меня к алтарю. Ты его не любишь – я знаю, но он – моя семья.
– Летти, я думал, что ты поняла. – У него окаменел подбородок, голос стал ледяным. – Я не желаю, чтобы ты или наш ребенок приближались к этому человеку.
– Что?
– Это не обсуждается. – Дариус повернулся к ней и схватил за плечи. – Я возмещу все, что он украл. Но это – плата за то, что ты выбросишь своего отца из нашей с тобой жизни.
Летти отпрянула от него.
– Но он мой отец. Я люблю его…
– Он давно потерял право на твою верность. Ты что думаешь, я захочу иметь жулика, вора у себя в доме рядом с моей женой… моим ребенком? – Дариус смотрел на нее с едва сдерживаемой яростью. – Нет.
– Он не собирался умышленно никого обирать, – попыталась оправдать отца Летти. – Он надеялся, что дела на фондовой бирже улучшатся и он сможет заплатить всем. Он просто растерялся, когда мама умерла. А с тех пор как вышел из тюрьмы, плохо себя чувствует. Если бы ты знал, что он вынес…
– Ты ждешь, что я его пожалею? За то, что он болен? За то, что потерял жену? Из-за него мы с тобой расстались. Из-за него мой отец умер, еще не состарившись, а он проработал на него почти двадцать пять лет. И вот как твой отец его отблагодарил!
– Дариус, пожалуйста…
– Ты ждешь, чтобы я позволил этому человеку вести тебя к алтарю? Чтобы он взял на руки моего первенца? Нет. – Дариус стиснул зубы. – Он чудовище. У него нет ни совести, ни души.
– Ты не знаешь его так, как я…
Дариус вдруг сменил тактику.
– Если ты действительно его любишь, то сделаешь так, как прошу я. Он внакладе не останется.
– Господи, что такое ты говоришь!
– Поскольку я заплатил все его долги, ему нечего бояться – больше никто руку ему не сломает. Он может остаться в вашей бруклинской квартире и не платить за аренду. У него всегда будет еда и все необходимое. Но он должен почувствовать последствия того, что сделал. Летти, твое будущее – со мной.
Отодвинув тарелки, он встал и подошел к столику при входе, где лежала сумка Летти, вытащил ее телефон и передал ей.
– Позвони ему, – спокойно заявил Дариус. – Узнаешь, что он тебе скажет.
Летти смотрела на телефон, словно на отраву. Выхватив телефон у Дариуса, она набрала номер и поднесла трубку к уху.
– Привет, папа. – Она замолкла. – Да. Прости. Ты волновался – это понятно. Мне следовало… Что? Ты это видел? – Она посмотрела на Дариуса: – Папа потрясен. Твое объявление о том, что ты заплатишь пять миллиардов долларов, уже появилось во всех новостях. И о нашей помолвке тоже.
– Разумеется, – едко заметил он.
– Что, папа? О да, мы очень счастливы. – Летти закусила губу. – Нет, папа, есть одна сложность. Ужасная… – Голос у нее прервался. – Не знаю, как сказать… – Летти сделала глубокий вдох. – Я не смогу больше с тобой видеться. И видеть ребенка ты тоже не сможешь.
Дариус наблюдал за ее лицом, когда она слушала ответ отца. Вид у нее был жалкий.
Но он запретил себе такую роскошь, как жалость. Он поступает жестоко, чтобы быть добрым. Он спасает слабое любящее сердце Летти.
– Нет, – прошептала она в телефон. – Я тебя не оставлю. Это не…
Летти снова замолкла, лицо сморщилось от горя. Наконец она еле слышно выдавила:
– Хорошо, папа. Хорошо. Я тоже тебя люблю. Очень. До свидания.
Слезы струились по ее лицу. Она вытерла их и отдала телефон Дариусу:
– Он хочет поговорить с тобой.
Дариус уставился на телефон – этого он не ожидал, но трубку взял и холодно спросил:
– Что вам нужно?
– Дариус Кириллос. – Голос Говарда Спенсера нельзя было не узнать, хотя голос и постарел, и немного дребезжал. – Я помню тебя маленьким мальчиком, когда ты только приехал в Фэрхоулм. Ты едва умел говорить по-английски, но был замечательным
