Еще мы очень сдружились с Рикарду Паива, следователем из Портимана. Поскольку он неплохо владел английским, его назначили кем-то вроде посредника между полицией и нами, и в результате мы проводили вместе немало времени. Несколько раз он наведывался к нам в «Оушен клаб». Пользуясь случаем, я приношу ему свои извинения за ставшие причиной расхожей шутки бесконечные кружки растворимого кофе, которые мы всегда вручали ему при встрече. Наверняка португальцы ненавидят то, что англичане называют «кофе». Рикарду было тогда, вероятно, немного за тридцать, и у него был сын одного возраста с Шоном и Амели. И Джерри, и я считали его порядочным парнем, спокойным и приятным в общении.
Конечно, я была слишком наивна, полагая, что мы сумели установить добрые, даже дружеские отношения с этими офицерами. Скрывать не стану, последовавшие события заставляли меня не раз усомниться в этом. Всего у нас состоялось восемь таких неформальных встреч, примерно раз в семь-десять дней. Те крохи информации, которыми делились с нами Энкарнасан и Невес, стали для меня эликсиром жизни. Благодаря им у меня появлялась уверенность в том, что хоть что-то, да происходит, пусть даже сейчас я понимаю, что, очевидно, не всему, что нам тогда говорили, можно было верить безоговорочно. Я очень ждала этих встреч, они не давали угаснуть моим надеждам, и благодаря им я чувствовала себя чуточку ближе к Мадлен. И все же они не оправдали моих надежд.
Луис и Гильермину сами, как правило, мало что рассказывали, но на прямые вопросы отвечали откровенно. Нас даже удивляло то, что они делились с нами такими подробностями. Британские полицейские как-то раз предложили нам любые вопросы и просьбы адресовать напрямую португальской судебной полиции, ибо мы имели на них большее влияние, чем они.
Оба офицера открыто говорили и о Роберте Мюрате, который продолжал оставаться arguido, и по капле выдавали нам «свидетельства», указывающие на то, что он имеет отношение к исчезновению Мадлен. Впрочем, очевидно, этого было недостаточно для того, чтобы его арестовать и предъявить ему обвинение. В некотором смысле я даже жалею о том, что они так поступали, поскольку все это влияло на мое суждение о Мюрате. Например, они рассказали нам о газетной вырезке, изъятой в его доме при обыске. Это была статья под названием «Заприте дочерей дома», в которой утверждалось, что Казанова был педофилом. Нас это известие повергло в ужас. В те дни мы боялись всего и видели самое страшное в том, что могло иметь вполне безобидное объяснение, что, однако же, неудивительно.
Как бы то ни было, из рассказов полицейских не следовало, что именно Мюрат похитил Мадлен или что он был каким-то образом причастен к ее похищению. Мы не могли сложить в единую картину обрывки информации, которой снабжали нас Невес и Энкарнасан. По-видимому, больше они рассказать не могли. Конечно, если отвлечься от обстоятельств, из услышанного от них можно было сделать вывод, что Мюрат все же в какой-то мере причастен к событиям 3 мая, и мы долгое время не знали, что и думать. Столкнувшись с весьма своеобразной спецификой работы португальской полиции, мы вскоре поняли, что у них дважды два порой равняется пяти.
Внимательнейшим образом изучив результаты работы судебной полиции после того, как они стали доступны широкой публике в 2008-м, я не обнаружила ничего, что обличало бы Мюрата. Совершенно ясно, что у полиции ничего не было против него. Через какое-то время с него сняли статус arguido и никаких обвинений ему так и не выдвинули. Все собранные улики были косвенными. Несколько свидетелей, включая Фиону, Рассела и Рейчел, утверждали, что видели Мюрата недалеко от нашего номера в ночь исчезновения Мадлен, но он всегда категорически это отрицал, и его мать подтвердила, что он весь вечер не выходил из дома.
В пятницу, 25 мая, на следующий день после нашей первой встречи с Невесом и Энкарнасаном, вняв непрекращающимся просьбам, мы дали первые интервью «в студии». Это мероприятие подготовили Шери с Кларенсом (Шери тогда пришлось нас покинуть, но она передала эстафетную палочку Кларенсу) и Ханна Гардинер из Ассоциации старших офицеров полиции, которая помогала нам в общении с прессой. Они не подпускали к нам с Джерри журналистов, пока мы не почувствовали, что достаточно окрепли для этого. Тот факт, что до сих пор общественность не имела с нами «прямой» связи, если не считать наших коротких обращений и призывов, а также огромный интерес, который вызывала наша «история», и скудность информации, предоставляемой полицией, — все это вместе взятое сделало эти интервью особенно важными. Должна признаться, что перспектива разговора с журналистами вызывала у меня нешуточный страх.
Перед общением с прессой я встретилась с Энн-Мэри, чтобы вместе с ней пойти на обед, устраиваемый в честь Международного дня пропавших детей. Еще какой-то месяц назад я не знала о существовании этого Дня, который нужен для того, чтобы люди во всем мире еще раз вспомнили обо всех пропавших детях и их семьях, выразили им сочувствие и поддержали их. Теперь, конечно же, эта дата навсегда врезалась в мою память. На этот обед нас пригласила Сьюзен, жена Хейнса Хаббарда, нового англиканского священника в Прайя-да-Луш. Хаббард приехал в Португалию из Канады через три дня после похищения Мадлен, и это была моя первая встреча со Сьюзен. С тех пор она стала моей очень близкой подругой и поддерживает меня до сих пор.
Мне нужно было зайти в наш номер за Джерри и успеть к началу интервью, назначенного на три часа. Когда мы приехали, один из телевизионщиков сказал, что цвет моей одежды таков, что «будет плохо смотреться в кадре», и спросил, могу ли я переодеться. У меня подобные требования вызывали некоторое недоумение. Я не сомневаюсь, это существенно для тех, кто собирается вести телевизионную программу или участвовать в каком-нибудь ток-шоу, но в моем случае мне это показалось проявлением бездушия, чем-то чуть ли не оскорбительным, ведь в тех обстоятельствах то, что мы с Джерри хотели сказать, значило гораздо больше, чем то, во что мы одеты.
Мы дали несколько интервью одно за другим: «Скай», Би-би-си, Ай-ти-ви, «Пресс ассошиэйшн», португальскому телевидению, Джи-эм-ти-ви. Несмотря на мое отвращение к публичным выступлениям и страх, все прошло гладко и намного спокойнее, чем я ожидала. Каждый из журналистов попросил нас объяснить, почему мы пошли ужинать в ресторан, оставив детей одних в номере. Нам оставалось только снова и снова повторять правду, и нам еще не раз приходилось делать это.
