Когда все это закончилось, мы испытали неимоверное облегчение. Но это было только начало. Тогда я и представить себе не могла, как много интервью нам еще придется дать в последующие недели, месяцы, годы.
Тем временем надежда и поддержка пришли из неожиданного источника. 27 мая Кларенс впервые упомянул о том, что нас могут пригласить в Ватикан (вернее, «принять» там), чтобы мы могли встретиться с Папой Бенедиктом XVI. «Большие люди» в Риме, сказал он нам, уже занимаются подготовкой этой встречи. Я не задумывалась о том, что это мероприятие было беспрецедентным, как позже называли его, чем-то необычайным. Помню только, что я думала о том, насколько важно это для Мадлен. Для католика встреча с Папой — почти то же самое, что встреча с Богом, а нам ох как нужна была Его помощь! Я действительно думала, что, если мне удастся поговорить с Папой, мои мольбы о возвращении Мадлен быстрее и точнее достигнут небес. Еще я надеялась, что благодаря этой встрече за Мадлен начнут молиться еще больше католиков. Неужели после такого обращения к Господу Мадлен не вернется к нам?
И все равно, положа руку на сердце, я могу сказать, что тогда я даже не предполагала, что наша встреча с Папой станет такой сенсацией. Конечно, мне было известно об огромном общественном интересе к случившемуся с Мадлен, но я по-прежнему находилась в этаком небольшом пузыре, до определенной степени изолировавшем меня от внешнего мира, и предложение ехать в Рим мне казалось скорее необходимостью, чем привилегией. Я воспринимала это как христианский способ поддержать дитя Божье, проявление человечности и сострадания. А вот Джерри смог оценить значимость этого события, он понимал, какой отклик эта встреча вызовет во всем мире, не говоря уже о той пользе, которую она принесет нашей семье в духовном плане.
Подтверждение аудиенции у Папы Бенедикта XVI, которая должна была состояться во время его публичного выступления в соборе Святого Петра, пришло на следующий день. Назначена она была на 30 мая. Сэр Филип Грин любезно предложил нам воспользоваться его личным самолетом, однако у нас возникло сомнение. Что скажут люди? Не осудят ли они нас за то, что мы общаемся с известными людьми и в роскоши путешествуем по миру, в то время как наша дочь остается в руках похитителя? Мы находились под неусыпным надзором, нравилось нам это или нет, и вскоре это стало неотъемлемой частью нашей жизни. В конце концов мы приняли предложение сэра Филипа, и по очень простой причине: это значительно сокращало время, которое нам предстояло провести вдали от Шона и Амели.
Не в последний раз мы согласились, чтобы с нами полетела небольшая группа британских и португальских журналистов и фотографов. До сих пор я не могу понять, почему мы пошли на это. Наверное, на нас повлиял Кларенс. Сам до недавнего времени журналист, он тесно сотрудничал со средствами массовой информации и хотел сохранять с ними хорошие отношения. Я знаю, что так обычно поступают политики, но у нас был совсем другой случай. Не приходилось сомневаться, что журналисты все равно поедут в Италию, а путешествовать вместе с нами им было намного проще. Но, с другой стороны, это означало, что у нас не будет возможности расслабиться и мы должны постоянно быть начеку, ведь любое наше слово могло попасть в газеты и быть использовано в угоду публике. Разумеется, порой мы забывали о том, что некоторые журналисты на самом деле прекрасно к нам относятся и просто выполняют свою работу.
Нам сообщили, что на встречу с Папой нужно надеть «темные костюмы». Снова одежда! Во вторник мы с утра пораньше с Джерри отправились в торговый центр, чтобы купить что-нибудь подходящее. Я в то время была не в состоянии даже выпить в кафе чашку кофе, чтобы не почувствовать укол совести, так что вы можете догадаться, какие мысли тогда обуревали меня. Наша дочь исчезла, а мы ходим по магазинам! Невообразимо! Я бродила от магазина к магазину, от полки к полке, и слезы текли у меня по щекам. Мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось.
Необходимость расстаться с Шоном и Амели через несколько часов, оставив их в Португалии, еще больше терзала меня. Мне не хотелось разлучаться с ними даже ненадолго. Потом нам еще несколько раз приходилось сталкиваться с этой дилеммой, когда мы уезжали из Португалии. Могли ли мы взять их с собой? Что для них было лучше? Я ни на секунду не сомневаюсь, что мы поступили правильно. Конечно, было бы здорово, если бы они находились рядом, если бы можно было обнять их в любую минуту, но с нашей стороны это было бы проявлением эгоизма. Им бы не понравилось носиться вместе с нами со встречи на встречу, пробиваться сквозь толпы журналистов и слепнуть от фотовспышек. В Прайя-да-Луш они находились под присмотром любящей родни и друзей и могли играть сколько душе угодно. Нет, для двухлетних детей другого выбора быть не могло.
Летать на самолетах мне никогда не нравилось. Особенно неприятны мне были взлеты и посадки. В последние годы у меня появилась привычка крепко сжимать руку Джерри до тех пор, пока мы в целости и сохранности не оказывались в воздухе или на земле. Но после исчезновения Мадлен эти страхи уступили место чему-то другому, какой-то щемящей тоске. Меня не покидало идущее из самой глубины души чувство, что отправляться куда-нибудь или возвращаться откуда-нибудь без нее неправильно. Это такое неприятное ощущение, что сейчас я предпочитаю вообще не летать без крайней необходимости.
В римском аэропорту нас радушно встретили Фрэнсис Кэмпбелл, посол Папского Престола, монсеньор Чарли Бернс, который, как и Джерри, был уроженцем Глазго, и несколько представителей британского консульства. Нас отвезли в резиденцию посла, где нам предстояло провести ночь. О том вечере у нас обоих остались очень приятные воспоминания. Фрэнсис, Чарли и Пэт, домоправитель и секретарь по протокольным вопросам, были очень милы с нами, и мы чувствовали себя так, будто находились в кругу семьи. Нас накормили превосходным обедом и заняли интересным разговором. Фрэнсис — блестящий рассказчик и, пожалуй, лучший пародист из всех, кого мне приходилось встречать. Слушая
