– Все целы?
Бойд оглядывал своих людей деловито, как мамаша публичного дома любимых проституток.
Укушенный Чен уже стоял с перемотанной рукой, а Лин никак не могла оторвать взгляда от тех, кто теперь валялся на земле.
– Кто это? …Что это? – шептала оглушенная.
– Твои новые соседи, дура, – отозвался Уоррен. – Хотела сюда? Пришла? Радуйся.
Радуйся? Да ей кошмары по ночам сниться будут. Как они… эти люди… вообще тут живут?
– Хотела войны? – не унимался коммандос. – Вот твоя война. Нравится?
Лин наткнулась взглядом на отрубленные кости шеи и торчащие ниже окровавленные позвонки, и ее все-таки вывернуло наизнанку – поверх перьев и черной крови добавилась зловонная желчная лужа.
– Баба, – процедил начальник, после чего деловито обежал фигуру Белинды глазами. – Ничего, зато почти целая. Царапаная только. Идем.
(Deuce – World on Fire)
В лагере все выглядело перевернутым вверх дном. Всюду упаковки поврежденной крупы – трупы, как черный и неровный ковер перед новобрачными, были сплошь усеяны рисом.
– Твари, – наступал прямо по поверженным врагам подошвами шатающийся и заросший щетиной человек, – все наши запасы распотрошили. Бойд, они же вроде как не должны были утром? Или как, или чего? О, баба… Эх, потонет наш корабль, точно потонет.
И в Белинду полетела подкопченная алюминиевая фляжка. Та поймала ее на лету:
– Хлебни. Баба, – посоветовал ей пьянчуга. – Полегчает. С почином тебя, что ли?
И он принялся выгребать из углей чью-то обгоревшую одежду.
– Чен, твоя кофта?
– Была, – процедил узкоглазый.
– Ну, не уследили. Маловато нас тут осталось. Зато я мазь видел… шагов пять назад… Вот.
Забулдыга нагнулся и в Чена полетел скрюченный тюбик.
Несколько палаток, три бревна, устланная брезентом и заваленная провиантом (преимущественно банками тушенки и коробками с крупой) яма – вот и весь лагерь. Ни домов, ни склада с оружием, ни забора – ничего…
– Это… лагерь?
– А ты чего хотела? – имени пьянчуги она не знала, но тот оказался самым разговорчивым. – Ковров не имеем, не обессудьте. Зато есть, что пожрать и где поспать.
Бойд тем временем хмуро разглядывал радар, а после гаркнул:
– Тихо всем!
И человеческие фигуры замерли: Лин на месте, где стояла, Чен с размотанным бинтом, пьянчуга у сосны с расстегнутой ширинкой, а здоровяк с обнаженным торсом и в каске медленно сел на бревно у костра.
– Тихо, я сказал!
Уоррен прислушивался долго. Затем прищурился:
– Ведь не звонит?
– Нет, не звонит.
– Тихо.
Значит, остальные лагеря нашествие миновало – поняла Лин. Задело только их, иначе другие колокола до сих пор звонили бы.
«Ну, и древняя же здесь система оповещения».
– А сигнальных ракет нет?
– А ты их тут увидишь?
Бойд бросил на нее полный презрения взгляд и вновь ушел в радар.
Белинда посмотрела наверх: а ведь он прав – крыша из крон, ничего не видать.
«Глупо спросила».
И приготовилась хоть в первый раз быть полезной – поддела ногой отрубленную руку с тремя пальцами, в очередной раз сдержала рвотный позыв и спросила Чена:
– Этих хоронить? Куда?
– Не надо их хоронить, – ответил за него алкаш. – Сами растворятся через минут тридцать. Уйдут в землю, увидишь – они всегда так…
– Так они… ненастоящие?
– А раны у тебя настоящие? Бл%ь, баба нам не к добру.
Он покачал обросшей сальными редкими волосами головой.
Лин мысленно огрызнулась.
И впервые подал голос сидящий на бревне мужик – расстроенно изрек, глядя на почерневшую секиру:
– Я ж ее только очистил?! Сраный ебубентос, ну что за жизнь такая?
* * *(Lansdowne – Savage)
– Оружие никогда не убирай, носи с собой. Не снимай ножны, даже когда спишь, – чтобы всегда под рукой, – учил Фрэнки новенькую вечером. – Незадолго до нападения всегда трещат сучья, и раздается неприятный такой звук, мерзотный – он нам вместо будильника.
Гейл медленно жевала невкусный ужин, и на лице ее застыло отвращение.
К чему – к этому месту, к ним, к каше?
Олаф заметил его тоже и вступил в беседу:
– Каша невкусная? Ну, ты ж баба – свари вкусную. Варить умеешь? А то нам присылают пакетики с травой какой-то или порошками, но мы в них ни бум-бум. Да и времени особо нету. Сваришь, разберешься?
Бородач снова тщательно и с любовью чистил секиру. Бойд, привалившись спиной к толстому стволу, наблюдал за отрядом сквозь полуприкрытые веки – особенно за новенькой.
Гейл по поводу своих кулинарных навыков не ответила. Кажется, ее вообще здесь не было – только тело.
И Уоррена это скребло.
Скребло все насчет нее: ее умение драться, напускное равнодушие, даже некое презрение к миру. Что она за фрукт? Откуда владеет навыками профессиональной битвы. Что за монастырь? И почему тест «М-23» – ведь это их тест? Ребят отряда специального назначения – он для них был изобретен Комиссией…
– Ссать и срать ходить только в сторону дороги, а то вернешься без…
Пьяный Фрэнки задумался – хотел сказать «без яиц», но вовремя понял, что шаров и висящего хрена у женщины нет.
Бойд усмехнулся. Белинда, судя по всему, наставления все равно не слушала. Хотя, насчет ее внимания он не мог быть уверен – человек без внимания не становится хорошим воином.
«Потерпите меня месяц…»
«А потом сгинешь?»
«Сгину…»
Зачем, черт возьми, она сюда приперлась? И куда собиралась деться через месяц? Контракт годовой – Бойдов «думательный» механизм использовался сейчас на сто десять процентов. Нельзя оставлять детали без внимания. Нельзя. Со временем он растерял всякую любовь к сюрпризам.
– А нападают часто?
Она впервые подала голос. Отставила миску, повертела головой, пытаясь понять, где мыть посуду.
– Часто, – пыхтел Олаф, – все время. Никогда не знаешь, когда навалятся, но по одному редко. Кучей. Босс у нас пытается высчитать их график, но не всегда выходит предсказать верно. Вот как сегодня…
В сторону Уоррена отправился быстрый, скользнувший пером, невесомый взгляд.
«Что-то в ней не так. Или с ней…» – это не давало командиру покоя.
Зачем здесь быть бабе? Не за деньгами пришла, это точно – с такими навыками она могла хорошо зарабатывать во внешнем мире.
«Через месяц сгину…»
А после вспомнилась ему фраза, брошенная в будке:
«Не влюблюсь, даже если на безрыбье одни камни останутся…»
И его, как рубануло, – ну, конечно! Пришла сюда, обиженная на неудавшиеся дела сердечные, решила поквитаться с жизнью, на которую обиделась. Дура! Тупорылая курица! Черт, вот он, как знал, что от нее жди беды.
Поднимаясь на ноги, Уоррен гаркнул:
– Гейл, встать! Шагай за мной.
За его спиной кто-то хмыкнул в усы, что «босс решил первым девку приласкать».
Поодаль от лагеря он прижал ее к дереву. Сдавил шею, навис грозный, клокочущий злостью:
– Решила здесь поквитаться с судьбой? Сука! Дура малохольная! На жизнь обиделась? Сердце тебе разбили?!
Под его локтем, как птичка в клетке, колотился чужой пульс. Бойд срать хотел на ее страх – он разъярился до белых глаз, до желания собственноручно ее придушить.
– А ты знаешь, что они – эти чужие тебе люди – будут
