Не тут-то было.
Воспоминание о Сиблинге потянуло за собой другое – о Дрейке Дамиен-Ферно, Начальнике всех Начальников и самой большой «суке» мужского рода.
Как можно было?…
Бойд снова невидимо белел от ярости. Как можно было запихнуть его сюда? И за что? За то, что Бойд, выполняя задание, получил пулю в спину, а друзья за ним вернулись? Бред. Да, звучала команда «за ранеными не возвращаться», но срать на команду, если она в высшей степени бесчеловечна. Чертова отговорка, чтобы попросту избавиться от того, кто стал не нужен.
Наверное, он еще тогда хотел, чтобы я полег там…
А не полег, так давай в Лес, пока не сгинешь.
Уоррен давно привык к мысли, что сгинет здесь.
Когда? Тогда, когда иссякнут силы, когда вдруг отвлечется, потеряет хватку, устанет. И он устал. Но пока еще вокруг были люди, которых он защищал, которым помогал дожить «до выхода», о которых заботился, и это придавало его поганой жизни хоть какой-то смысл. Пусть Фрэнки, Чен и Олаф выйдут отсюда, как вышли их прежние товарищи, – та часть, которую он сумел спасти. Были те, кто умер, – Бойд помнил их всех. И хорошо, что ему не снились сны, потому что все они были бы кошмарами.
– Босс, а чего наша девка сидит там с картой?
«Вот, она уже стала «их» девкой».
– Сил набирается, – шутил командир.
– Так она еще не воевала толком, а уже набирается?
Кажется, они по ней немножко скучали. Да и он тоже – женщина, хотел он того или нет, придавала их жизни в лагере какой-то иной чуть более уютный оттенок. Наверное, энергией…
«Сумеет ли она?»
Он сам не сумел, хоть и пытался не раз. Сиблинг ведь учил их чувствовать энергетические пласты пространства, но тогда Уоррен Бойд – молодой душой, веселый и злой – воспринимал теорию одним ухом. Или половиной одного уха – думал, не пригодится. Теперь бы пригодилось, но у него выходило лишь ощутить направление, в котором располагался улей, но не его точное местоположение или дистанцию до него.
«А что, если получится?»
Что…
Наверное, ничего. Его никогда отсюда не выпустят в любом случае – он подохнет здесь. Потому что Дрейк так хотел. Когда-то эти мысли заставляли его ножи вращаться лопастями бешеного вентилятора – на монстрах Уоррен срывал обиду, злость, ярость и застилающий глаза гнев.
Шли годы… Сколько? Он запутался, давно перестал считать – гнев стих, ярость ушла, да и ненависть тоже. Осталась пустота и гора пепла от огня, который когда-то полыхал в душе.
Но пришла Гейл и колыхнула воспоминания.
Что будет, если у нее получится?
Беда, но он не знал ответа на этот вопрос.
* * *Вторые сутки самого странного за всю ее жизнь существования.
Белинда, отодвинув стол и старое кресло, сидела на пыльных досках, привалившись спиной к шкафу. Рядом на полу лежала карта, которую она впечатала в собственную память.
Иногда снаружи скрипела лестница – приносили еду. Кашу, конечно же. Ставили миску на ступени и уходили без слов. Наверное, Бойд приказал не тревожить или не тревожил сам – она не тратила силы на то, чтобы распознать личность гостя, или на то, чтобы подняться и посмотреть в окно.
Она не шевелилась. Сидела немая внутри и снаружи, слушала говор ветра и леса снаружи – собирала силы. Из воздуха, из земли, из могучих стволов места, которое хоть и было осквернено нечистью, но все еще жило, дышало и передавало информацию пространству. Тому самому, которое Лин силилась почувствовать.
Она уже несколько раз в абсолютной мозговой пустоте, вакууме, представляла карту Уровня и видела в одной ее точке – той, что ближе всего к южной окраине и по центру, – свечение. Там, мол, то, что ты ищешь. Когда увидела это в первый раз, попросту выкинула ответ из головы, очистила разум. Увидела вновь, снова очистила, почувствовала вспышку еще раз. Опять очистила…
Ей не нужно «что-то» – ей требовалось настоящее чувство. Не чувство даже – скорее, уверенность, знание, что это «оно». Ум зачастую играл в свои изощренные игры: подкидывал ей ложные ответы лишь для того, чтобы она более не игнорировала его (ибо нет для ума большей пытки, нежели быть незаметным), чтобы поднялась с пола и вновь поддалась страхам – принялась жить, как раньше. Но Белинда не поддавалась. Все, чему когда-то научили ее Мастера, она могла использовать здесь и сейчас. Если не поленится сделать все, как полагается.
И она не ленилась. Теперь она медитировала двадцать четыре часа в сутки с редкими перерывами на сон, но даже во сне видела одно и то же – светящуюся точку на южной окраине карты.
Значит, она. Должно быть, она.
Она до состояния доски отсидела себе задницу. Когда становилось невмоготу, поднималась и принималась бродить по «вагону» – благодарить Бойда за то, что позволил ей побыть здесь, где тихо, относительно тепло и нет москитов.
«Последний Фронтир» – вот что это за место. Граница, которую не должны пересечь чужие. А они – охранники, люди, стоящие на защите мира, который любили.
Она должна это сделать. Должна отыскать улей… Если отыщет, опасность минует, и все эти люди получат свободу.
«Включая Бойда».
Ведь никто не станет держать здесь человека, если сражаться будет не с кем?
Хотелось на это надеяться.
Знать бы еще его историю…
За грязными окнами то светало, то смеркалось, то темнело полностью. Днем в углу на трещине сидел солнечный зайчик – если было солнечно. Ночью Белинда старалась в них не смотреть.
Вечером второго дня, когда за окнами начало синеть, она вновь соскользнула в поверхностный сон, и в этом сне рядом с ней стояла Мира. Не злая, не с упреком на лице, не с осуждением – с улыбкой.
– Хочешь найти место? – спрашивала она. – Это легко. Поднеси мою звезду с обратной стороны карты, и она найдет. Чего сидишь? Делай…
И в том сне Лин сделала: увидела, как снова зажегся на ладони сложный контур, подсунула ладошку под карту и точно в том месте, которое раньше отмечалось свечением, теперь была блямба черноты.
– Это здесь, – всхрипнула, проснувшись, – здесь!
И тут же взялась за карандаш – нарисовала неподалеку от южной границы Черного Леса аккуратный крестик.
После бросилась на выход – успеет к ужину, кашу еще не приносили.
* * *– Наотдыхалась, пропажа?
– Чего-то ты хлипкая – не успела подраться, как уже два выходных взяла. Выпить хочешь?
Белинда не хотела – она внутренне ликовала. Не глядя на Фрэнки и Олафа, отыскала ящик со специями, вывалила безымянные пакетики на разложенный платок, принялась нюхать. После отодвинула Чена от костра:
– Сегодня кашу варю я.
– Ну, хочешь, вари.
Он не стал спорить, но помог ей вскрыть банку с тушеным мясом. Сухо кивнул на «спасибо».
И все это время глазами сверлил Белинду Бойд. А когда поймал ее веселый взгляд, дернул головой чуть вверх, спрашивая: ну как, получилось?
Лин хитро улыбнулась.
