Увы, но осмотреть эту немецкую новинку теперь точно было невозможно, уж простите меня, товарищ майор, и скажите «спасибо» за это «катюшникам»…
После залпа «БМ-31» темное поле впереди меня горело многочисленными кострами подбитых танков, которые давали похожие на неряшливый фейерверк сполохи от разлетающихся в разные стороны взрывавшихся в огне снарядов. В общем, было шумно и весело.
Немецкой пехоты я так больше и не увидел – при постоянной работе подобных калибров живому человеку в чистом поле было не уцелеть. А из их шедших в атаку бэтээров в бинокль было видно всего три. И все они горели в отдалении, похоже, накрытые еще в начале нашей дальнобойной артиллерией.
Хорошо окопавшийся и, похоже, готовый ко всему ИПТАП продолжал бить практически в упор из своих «ЗИС-2», но два «Т-IV», «Штуг» и две «Пантеры» все-таки сумели перевалить обе линии пехотных траншей.
Спрашивается – ну чего они этим добились? Да особо ничего.
Я видел, как с трудом переехавший окопы «Арштурм» подожгли пехотинцы – пропустив его над своей траншеей, они забросали корму штурмового орудия противотанковыми гранатами. В один из «Т-IV» противотанкисты последовательно влепили пять снарядов, снеся с него бортовые экраны и вызвав обширное возгорание топлива. Из башни «четверки» полезли танкисты, снизу из траншей по ним лупили в упор из винтовок и «ППШ», от чего двое немцев упали, не сумев отбежать от своего танка даже на пару метров. Затем шедшей головной «Пантере», от толстой лобовой брони которой перед этим отлетели, поставив в сумрачном небе «свечки» рикошетов, сразу три бронебойных снаряда, перебили правую гусеницу, танк безвольно крутнулся в сторону и с большим креном застрял в свежей воронке от дальнобойного снаряда.
Однако и немцы за это время успели уничтожить пару наших противотанковых орудий.
И тем не менее теперь их атака откровенно застопорилась.
Второй «Королевич», который один за другим ловил снаряды наших противотанковых пушек, но еще не горел, а с ним и прочие вражеские танки, остановились и били с места. Два раза шарахнул из обеих своих пушек и второй тоже пока еще целый «Маус».
В ответ ИПТАП только усилил огонь – загорелись еще две немецкие машины.
Вслед за этим наша корпусная артиллерия неожиданно кинула пару залпов снарядов этак на пятнадцать в общей сложности.
По-видимому, остановка большинства немецких танков позволила наблюдателям скорректировать огонь. Во всяком случае, одним из этих залпов таки накрыло второй, относительно «везучий» «Королевский Тигр» – у его кормы последовала неяркая вспышка, и танк затянуло плотным дымом, из которого торчала только пушка с массивным набалдашником дульного тормоза.
Я глянул в бинокль на дорогу – в сгущающихся сумерках видимость была не идеальной, но никакого продвижения не было и там, второй «Маус» очень медленно отползал задним ходом. Возле него держалась пара стрелявших с места «Штугов» и одна ЗСУ на базе «четверки». Эти самоходки стреляли как-то беспорядочно, видимо, не столько стремясь попасть в кого-нибудь, сколько абстрактно прикрывая отход этого бронированного сарая со смешным названием. Сам «Маус» время от времени бабахал из своего пристрелочного орудия калибром 75-мм. 128-мм снаряды его экипаж явно экономил.
И нужный мне человек был где-то именно там, среди этих четырех машин. Как пелось в одной известной старой песне – значит, нам туда дорога…
Похоже, немецкая атака сорвалась окончательно. Пехоту от их танков отсекли в самом начале, а теперь и две трети участвовавшей в атаке техники либо горело, либо было подбито. Расчет фрицев на сумерки тоже явно не оправдался – теперь костры от горящих танков и самоходок хорошо подсвечивали поле боя даже в медленно наползающей темноте.
Поэтому вполне логично выглядели следующие действия уцелевших немецких экипажей – часто и не прицельно стреляя, они начали давать задний ход.
Я нырнул в рубку «ИСУ-122».
– Товарищ капитан! – позвал я Востропятова. – Дело к вам! Срочное!
– Что у тебя, старшина? – вопросил со своего командирского места самоходный комбат. Голос у него был недовольный.
– Дело в следующем, товарищ капитан. Вам вон тот очень большой и угловатый немецкий железный дурильник с двумя пушками, который маячит на правом фланге, в ваши прицелы и перископы видно?
– Да. Видно.
– Так вот, для меня он сейчас важнее всего. Надо его как-то обездвижить, чтобы он не ушел. Или сами постарайтесь попасть в него первым же снарядом, или отдайте команду кому-нибудь еще из вашей батареи. А то, похоже, сейчас последует приказ идти в атаку…
– Хорошо, – ответил капитан, добавив: – Хотя от сектора обстрела нашей машины до него далековато…
Я вылез обратно на свежий воздух, слыша, как Востропятов вызывает по рации сквозь треск вызванных плохой погодой помех кого-то из подчиненных, «Двадцатку» и «Тридцать Третьего», похоже переадресуя им мою просьбу, теперь уже в виде приказа.
А еще через пару минут, уже явно получив по радио некий приказ Востропятов, заорал:
– Экипаж! Всем приготовиться!
В этот момент по всей линии выстроившихся среди деревьев машин 1013-го САП заревели запускаемые двигатели. От наглухо перекрывающей дыхание сизой соляровой гари сумерки стали еще более непроницаемыми.
Глотнув дизельного выхлопа, я закашлялся и спустился в рубку САУ, но люк при этом не закрыл.
Там шла обычная работа – лязгнул затвор, в который только что загнали первые снаряд и гильзу предстоящей баталии.
Напряженно сидевший на своем командирском месте, Востропятов (он явно слушал команды в наушниках своего танкошлема, судорожно зажав в руке эбонитовый микрофон радиогарнитуры) сказал «есть» кому-то из тех, кто сейчас существовал только в пределах досягаемости радиоантенны «ИСУ-122», повернулся в своему экипажу и сказал только одно слово:
– Огонь!
Чувствительно бахнуло – я, как единственный внутри машины, не имевший танкошлема (мне его сегодня, учитывая характер моих предстоящих действий заменяла ушанка с поднятыми ушами), опять слегка оглох. Почувствовав при этом, как самоходная установка колыхнулась, – все-таки это был залп
