Между мной и сверхтяжелым танком все так же стояла немецкая ЗСУ, судя по одинарному стволу, это был «Оствинд». В ее башню прилетело несколько гулко простучавших по броне пулеметных очередей, после чего на дульном срезе тонкой пушки «Оствинда» коротко сверкнула «сварка» – экипаж зенитной установки выпустил в сторону наших позиций короткую очередь из своего 37-мм «эрликона». Впрочем, без особого толка вредные пулеметчики не заткнулись и продолжили вести огонь, некоторые из прилетавших пуль рикошетили от башни «Оствинда», отлетая куда попало.
Ловившая еще больше шального свинца громадина «Мауса» стояла без признаков жизни, стволы повернутой вправо башни «супертанка» заметно склонились к земле, а на правом борту этой машины я рассмотрел две отчетливых дыры (скорее даже пролома) и тянувшуюся далеко позади него широкую ленту перебитой гусеницы. Выходит, самоходчики знали свое дело и попали-таки, причем именно туда, куда приказал им комбат. Что же, молодцы.
При подобном раскладе фрицам оставалось либо просто бросить, либо подорвать «Мауса» и отходить. Нормально эвакуировать этот агрегат они все равно не смогли бы ни за что – в Дриттен Райхе даже с транспортировкой с поля боя подбитых «Тигров» были серьезные проблемы (для этого «запрягали» не меньше шести полугусеничных тягачей «Фамо»), а что уж говорить про этакую вот непомерную тяжесть…
Было видно, как у «Мауса» и непосредственно на нем копошится несколько тварей в камуфляжной или белой форме, гремящих по броне подковками сапог и висящим на поясах снаряжением. За звуками пальбы я сумел расслышать, что они говорили между собой о том, что надо «спренген», а потом «гефарен» и «вег геен». То есть, грубо говоря, что-то вроде «взорвать и сдристнуть» – получалось, что я не ошибся в своих предположениях.
А нужный мне хмырь стоял у борта «Мауса» среди прочих фашистских гадов, которых там было всего восемь человек, не считая экипажа «Оствинда».
Я еще не успел толком решить, как именно мне надлежит действовать, когда мотор немецкой ЗСУ заревел как-то особенно громко, а затем она поехала в мою сторону, но явно не из-за меня, а с банальной целью смены позиции – высокая горящая «Пантера» прикрыла бы их от нервирующего ружейно-пулеметного огня. При этом «Оствинд» еще несколько раз красиво лупанул трассирующими в сторону окопов нашей пехоты, но, похоже, снова без толку.
Таким образом, мои дальнейшие действия опять были просты и незатейливы.
Я опустил автомат на броню «Пантеры» и поднял к плечу тяжеленькую трубу оставшегося фаустпатрона. Прицелился в стык башни и корпуса надвигающейся на меня заляпанной камуфляжными пятнами немецкой машины и выстрелил.
Все повторилось. Был громкий хлопок, после которого ЗСУ остановилась, развернувшись чуть влево, ее затянуло белесым дымом, а через минуту шум движка «Оствинда» оборвался на непривычно-высокой ноте, после чего в глубине боевого отделения машины что-то лениво загорелось. Похоже, я попал в правильное место – броня, а особенно башенная, у «Оствинда», насколько я помнил, была никакая.
Из башни ЗСУ метнулись двое танкистов, еще один торопливо вылез из люка мехвода. Одного из них я успел свалить короткой очередью, а двое, поскальзываясь и петляя, побежали в сторону немецких позиций, суматошно стреляя из автоматов себе за спину, норовя хоть так попасть в меня. Им явно не было дела до тех, кто остался возле «Мауса», а значит, меня они тоже уже не интересовали.
На схеме в моей голове в этот момент было видно, как возившиеся у «Мауса» фашики разом бросили свои дела и кинулись в сторону загоревшегося «Оствинда», явно желая разобраться, как же могла случиться подобная неприятность. Запредельная меткость находившегося на довольно большом расстоянии ИПТАПа, да еще и в темноте, их явно удивила. А вот встретить здесь меня они точно никак не ожидали. Я отметил, что при этом мой главный «фигурант» не побежал вместе со всеми, а остался стоять на месте. Ага, сел, блин, мальчонка под вербу, сторожить «Аненербу»…
Во мне проснулся странный и нехороший азарт, который в последний раз находил на меня в совсем другое время, на Донбассе, когда я вместе с одной столичной съемочной группой (я там был сам по себе, навроде «независимого журналиста» и на это дело напросился сугубо добровольно) поперся посмотреть на недавно оставленные позиции укропов в одном поселке вместе с группой бойцов из батальона Кавказского Африканца (хороший мужик был, только не усвоивший до конца, что на любой гражданской войне не стоит быть героем, ибо все самые знаменитые герои известных нам «гражданок» на них же обычно и погибали).
А когда мы вот примерно так же, зимой и в сумерках, оказались на передовой, из «котла» неожиданно поперло до взвода жовто-блакитных фашиков с танком «Т-64» и одним «БТР-70». Представляете себе – ночь, относительная тишина и вдруг сначала стрельба чуть ли не прямо по тебе, а потом из-за разрушенных домов, сшибая заборы, вываливает грязный танк с двумя белыми полосами на лобовой броне и жовто-блакитной тряпкой на антенне, а за ним бронетранспортер с такими же «незалежными» налепухами на броне. Очково, как говорят у нас там, в будущем, молодые. Столичная съемочная группа была без оружия, оно и понятно, они-то свято блюли свой статус журналистов на передовой, поскольку точно знали, что при их захвате в плен (или, не дай бог, ранении или гибели) родной федеральный канал развоняется так, что будет слышно на берегах не только Днепра, но и Потомака. А мне бы там эти наши хреновы «соседи из-за межи» просто, походя, оторвали голову и сказали бы, что «так оно и було» или вообще «само оторвалось», поскольку был я там никем и звали меня никак. А значит, особого международного скандала после моей гибели не случилось бы. У меня в той ситуации и автомата-то своего не было…
Тем не менее я подобрал «АКС-74» рухнувшего рядом ополченца (слава богу, этого парнягу всего-навсего ранило, а не убило) и стал как-то автоматически палить короткими очередями по мельтешащим вокруг темным фигурам, совсем не думая о том, что по мне в этот момент тоже стреляют.
Хотя в целом тогда все обошлось. Ополченцы удивили всех, в очередной раз показав класс. У них кое-что с собой было (а если конкретно – «РПГ-7» и несколько «Мух»), и они, оценив силы и порыв противника, с крестьянской неторопливостью и основательностью сначала зажгли «шестьдесятчетверку», после чего хохлацкий «БТР»
