Однако успокаиваться Инга явно не собиралась. Крюков скептически посмотрел на нее и начал осматривать все кухонные шкафчики. И в одном из них обнаружил бутылку коньяка.
— О, то, что надо! — обрадовался он.
Нашел чистый стакан, налил чуть не половину, протянул Инге.
— Вы что? — Она попыталась протестовать. — Я не ела ничего… Поведет…
— Ничего-ничего, давайте, — сказал он. — Я как врач рекомендую. И я с вами тоже капельку.
— У Насти где-то коньячные рюмки были… — вспомнила Инга.
— Ничего, и стаканы сойдут, — ответил Крюков. — Поехали!
Сам он отпил лишь глоток. А Инга выпила весь стакан до дна. Сморщилась:
— Ну и гадость! И сразу в голову ударило… Не надо было…
— Зато вы успокоились. Итак, Инга, сосредоточьтесь. Вы сказали: «Это он ее убил». Кто «он»?
— Я не знаю точно… — сказала Инга. — Ну, этот ее ученик… С которым у нее был роман…
И она снова принялась горько плакать. Крюков открыл дневник и начал зачитывать: «Удивительный, ни на кого не похожий мальчик. Он удивляет меня и немного пугает. Мне кажется, что страсти в нем кипят нешуточные, иногда это прорывается наружу, но он стесняется этого ужасно. Видимо, в его кругу излишняя эмоциональность не в чести. Время от времени ловлю на себе его взгляд — внимательный, мужской, совершенно взрослый. И боюсь…»
— О ком это? — спросил Крюков. — Здесь нет имени.
Инга покачала головой:
— Я не знаю. Аська была — кремень! Ничего из нее не вытянуть было про ее учеников. Я сто раз спрашивала.
— Откуда же вы узнали о романе с учеником?
— Случайно, — ответила Инга. И тут же спросила: — Там еще осталось?
И выразительно посмотрела на бутылку. Крюков с сомнением покачал головой, но все же налил еще. И Инга стала вспоминать событие, случившееся в начале апреля…
…Инга ждала подругу возле школы, стоя у машины. Настя вышла из школы, подошла к машине. Но не улыбнулась, не сказала ни слова. Молча села в машину, закрыла лицо руками.
— Стыдобища какая! — бормотала она. — Господи, какая дура, ну какая же я дура!
— Может, объяснишь, в чем дело? — спросила Инга. — Или мне просто посидеть послушать?
— Гуся, я тебе даже сказать не могу, какая я идиотка! — ответила Настя. — А главное, кто-то нас видел, кто-то все это видел, понимаешь?
— Кого — вас? — спросила Инга.
Тут она заметила в облике подруги кое-что необычное. Осторожно повернула Настю к себе — и охнула. Блузка Истоминой была порвана, на ней не хватало нескольких пуговиц; лицо учительницы покрывал густой румянец.
— Погоди — это кто-то в школе? — начала понимать происходящее Инга. — Тебя что, изнасиловать пытались?
— Маленький мерзавец… — пробормотала Истомина.
— Маленький?! — Инга всплеснула руками. — Ученик, что ли? И ты хочешь сказать, что у вас что-то… было?
Истомина покачала головой:
— Я ничего не делала, я и «мяу» сказать не успела!
— Прямо в классе? И кто-то это видел? Ты рехнулась!
— Черт, ты что, не понимаешь? Он… О господи! Мне надо домой. Пожалуйста, Гуся, отвези меня домой, это очень срочно!
Инга покачала головой и завела двигатель…
…Дослушав рассказ, Крюков спросил:
— Она была избита? Держалась за бока? За спину?
Инга отрицательно покачала головой:
— Просто царапины… И блузка…
— Вы зашли с ней в квартиру?
— Нет. Аська вышла из машины и… прогнала меня. Я надулась и уехала. И мы… мы больше не виделись…
— Вы можете вспомнить, какого числа это было?
— Ну, начало апреля… Может быть, третьего…
Крюков перелистал дневник. Никаких записей, сделанных третьего апреля, в нем не было. Только вырванные страницы…
— Вот черт! Но по крайней мере одно я понял… — пробормотал он.
— Что?
— Кто такая Гуся.
— Да, это я — для своих, — объяснила Инга.
Неожиданно она прильнула к Крюкову, сказала:
— Слушайте, мне страшно… И холодно… Вы вот меня допрашиваете… А могли бы обнять…
И тут же сама обняла капитана и жадно принялась его целовать.
— Не надо говорить, что я гадина, — бормотала она между поцелуями. — В квартире погибшей подруги… Я все понимаю… Просто я… Страшно же… Иди сюда…
И в этот момент открылась дверь, и в квартиру вошла ее хозяйка, Валентина Леонидовна. И не одна, а в сопровождении майора Липатовой. Увидев обнимающуюся пару, уборщица воскликнула:
— Ну, я говорила же! Вот он почему квартиру-то не дает освободить!
— Ты уже совсем охренел, Крюков? — спросила Липатова. — Ну, скажи что-нибудь.
Крюков молча пожал плечами. Зато решила высказаться Инга. Она встала, слегка покачиваясь, и с выражением произнесла:
— Ой, можно я скажу? Так всегда говорят!
Она повернулась к Липатовой:
— Дорогая! Это не то, что ты подумала!
Липатова брезгливо взглянула на нее, процедила:
— Пошла вон отсюда!
Инга кокетливо махнула рукой Крюкову и вышла. Тут Валентина Леонидовна решила, что настал ее час.
— Вот теперь только попробуй в мою квартиру зайти! — заявила она Крюкову. — Я тебя…
— И вы тоже уйдите, — оборвала ее монолог Липатова. — Я вас вызову.
Уборщица открыла было рот, но ничего сказать не решилась. Так и ушла молча. Когда они остались вдвоем, Крюков спросил:
— Как на тебя вышла эта старая грымза?
— Ты, конечно, редкий кретин, — ответила Липатова. — Она у тебя вчера попросила телефон вышестоящего начальства, куда ей на тебя жаловаться. Ты ничего лучше не нашел, чем мою визитку ей сунуть?
— А куда мне было ее девать, если я ее у тебя в кабинете зачем-то свистнул? В рамочку вставлять?
— Послушай, мне некогда слушать всю эту чушь, — сказала Липатова. — По-моему, ты заигрался. В квартире покойной обжимаешься с какой-то дрянью…
— Она не дрянь, а свидетельница, — объяснил Крюков. — Между прочим, близкая подруга покойной.
— Логично. Где же еще, если не в квартире покойной подруги, лизаться с участковым? А кстати, эта твоя
