— Я и это проглочу, — смиренно сказал Крюков. — А ты прекрати так безобразно ревновать.
— Знаешь что: я закрываю это дело, а ты…
— Нет, не закрываешь, Ань, — твердо заявил капитан. — Тут есть все признаки доведения: ее избили, у нее был роман с учеником, и вообще что-то в этой школе не так.
Однако майора Следственного комитета его слова не убедили.
— Знаешь, чего это признаки? — спросила она. — Твоего вопиющего непрофессионализма и наглости. Я закрываю дело.
Крюков показал ей дневник Истоминой.
— Вот ее дневник. Там вырваны страницы. Как раз на те даты, когда ей были нанесены побои.
— И что?
— Изучу. Отдам на экспертизу. Я чувствую, там что-то есть. Ты сама говорила, что у меня адская интуиция.
— Когда это было! Неделя, Игорь. У тебя есть неделя. И я тебя умоляю: прекрати этот блуд, имей уважение к умершей.
Она ушла. А Крюков вновь открыл дневник и машинально начал его листать. Что-то привлекло его внимание. Он открыл нужную страницу. Там было жирно написано: «Спарта».
…Наташа Белодедова со своей мамой Галиной спускалась по ступенькам больницы. Обе были расстроены. Галина не могла сдержаться:
— Ну как же так? Хирург сказал: операция прошла успешно. Главный врач сказал: успешно. А теперь говорят — новая операция нужна. Что случилось? Денег захотели?
— Мама! — с болью в голосе сказала Наташа.
— Что «мама»? Что «мама»? Что нам еще продать, ты мне скажи? Машину? Ладно, машину… А еще компьютер твой, вот что надо продать…
— Нет! — решительно заявила Наташа. — Вот ослепну — продашь.
— Типун тебе на язык! — заявила Галина.
Тут она заметила стоящего неподалеку Марата.
— Вот, Ромео твой татарский недоделанный, тут как тут, — зло сказала она.
— Мама! — еще резче сказала Наташа.
— Что «мама», что «мама»… — повторила Галина. — Завтра ложиться будем, иди попрощайся.
— Я не лягу туда снова, — решительно заявила Наташа.
Галина остановилась, удивленная:
— Как не ляжешь?
— Так. Не лягу, и все. Не могу больше. Ты, мам, не мучай меня, пожалуйста. Ты езжай, я сама до школы доберусь.
У Галины не было сил спорить. Она открыла дверь машины, предложила:
— Давай хоть подвезу вас.
— Нет, Марат к тебе в машину не сядет.
— Ах, какие мы гордые джигиты!
— Пока, мама.
Наташа забрала у матери свою школьную сумку и направилась к Марату. Они пошли к школе пешком.
— Чего у тебя мать такая сердитая? — спросил Марат.
— Злится, — объяснила Наташа. — Операция не помогла, надо делать другую, а я отказываюсь.
— Почему отказываешься?
— А ты бы сам полежал лысый, с распиленным черепом, в палате на десять человек без туалета, и чтоб башка у тебя болела так, будто в ней топор торчит! Да прошел бы антибиотиков курсов пять, чтобы блевать круглосуточно даже от воды — вот я бы на тебя посмотрела…
— Лучше ослепнуть?
— Лучше, — убежденно заявила Наташа.
Некоторое время шли молча. Однако Марат не собирался сдаваться.
— А если поехать в Израиль или в Германию? — предложил он. — Я читал, там не так мучительно можно лечиться, там…
— А сколько это стоит, ты читал? Где такие бабки взять?
— Можно в Интернете собрать…
— Нет! — резко ответила Наташа. — Ты мне слово дал, что никто не узнает.
— Я хочу, чтобы ты была здоровой и… — Марат старался оправдаться.
— И красивой, да? Я что, фигово выгляжу? Не нравлюсь тебе?
Марат глядел на нее с тоской. По его взгляду было видно, что все не так, что Наташа ему очень нравится. Она чуть улыбнулась.
— Ну и все. Пошли скорее, опоздаем.
…Ира Шорина, как всегда, привела младших братьев и сестру в садик, и теперь, сидя на скамье, помогала Севке обуться. А он расспрашивал ее о своем предстоящем дне рождения:
— Это какой будет день?
— Среда. Заберу вас, и пойдем мороженое трескать.
— И пиццу!
— И на автоматах играть.
— Мать не разрешит… — уныло сказал Севка.
— Разрешит… Где левая тапка?
К ним подошла воспитательница.
— Здравствуй, Ира.
— Здрасьте, Ольга Викторовна.
— Мама денег не передавала? Вы за три месяца должны…
— Сколько там?
— Двенадцать…
— Я принесу, — пообещала Шорина. — Сева, пока!
Схватила школьную сумку и выбежала на улицу. Там ее поджидала большая черная машина с мигалкой. Ирина села на заднее сиденье, закрыла дверь и улыбнулась человеку, сидевшему в машине. Это был ее отец.
…Аня Мелкова догнала Барковского недалеко от школы.
— Привет, Барк!
— Привет. Случилось чего?
— Крис думает, что ты мне поможешь.
— С отцом?
Мелкова молча кивнула. Барковский протянул руку к ее рюкзаку.
— Давай понесу.
— Не надо, сама.
— Ты чего? — удивился Барковский.
— Боюсь, — объяснила Аня. — Вдруг он следит. Сказал: увидит меня с парнем — прибьет.
Она силилась не заплакать, но слезы так и текли у нее по лицу.
— А мать что говорит?
— Говорит, что у него куча проблем на работе. Что я его провоцирую. Короче, что я сама виновата. И что мне делать?
Барковский не замедлил с ответом — он был у него готов:
— Быть сильной. Как в «Спарте».
— Ты о чем? — не поняла Аня.
Барковский огляделся, отошел к газону, склонился над оградкой. Расшатал один из штырей, на которых держалось ограждение, вытащил его, протянул Мелковой:
— На!
— Зачем?
— Это дрын. Встреть его. Дай ему этой штукой в табло. Сразу, без разговоров. Если боишься, бей со спины. Бей, пока не попросит пощады.
— Ты псих! — воскликнула Мелкова. — Так нельзя! На старших руку не поднимают!
— Тогда не спрашивай меня, — сказал Барковский.
Мелкова бросила на газон тяжелый штырь и снова заплакала. Барковский пожал
