Тут Марина Ивановна опомнилась.
— Нет, просто… — пробормотала она, не зная, что сказать… — Извините, мне пора… на урок…
И убежала. Зато из двери учительской, расположенной неподалеку, вышла Царева. Увидев участкового, она вздрогнула. А он подчеркнуто вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, Людмила Михайловна!
— Добрый день… — пробормотала Царева.
— Людмила Михайловна, мне бы с вашим физруком поговорить, — сказал Крюков. — А его все нет и нет…
— Как… нет? — растерянно ответила Царева. — Он обещал сегодня… Я сейчас позвоню…
Она достала мобильный, набрала номер и стала ждать ответа.
…Человек, которому она звонила, стоял возле готовой к отправлению электрички. Услышав звонок сотового телефона, достал его, посмотрел на экран… После чего нажал кнопку «отбой», выключил телефон и, оглядевшись, бросил его в урну, стоявшую у входа на платформу. Затем, поправив висящую на плече спортивную сумку, он вошел в электричку.
А Людмила Михайловна, так и не дождавшись ответа, подняла глаза на Крюкова и растерянно сказала:
— Я не знаю… он обещал прийти…
Она не сказала «прийти к вам и рассказать все, как было». Она не знала, что теперь говорить…
А капитану Крюкову на данном этапе расследования все интереснее становилось то, что связано с погибшей ученицей Алиной Русановой. Он хотел узнать как можно больше про ее отношения с другими одиннадцатиклассниками. Он бы, наверное, дорого дал за то, чтобы увидеть тот ноябрьский день, когда школьники узнали о гибели Алины…
…В тот день у одиннадцатого класса шел обычный урок английского языка. У доски стоял Миша Барковский. Правда, ответ его был не совсем обычный: он только что удивил Анастасию Николаевну заявлением, что Шекспир как предмет для изучения устарел и учить его не следует.
— Кого же ты нам предлагаешь учить вместо Шекспира? — спросила Истомина.
— Кого-то полезного, Анастасия Николаевна, — отвечал Барковский. — Нам полезного. Для жизни, для того, чтобы определиться, кем быть, как жить.
— И ты серьезно считаешь, что Шекспир для этого не подходит? И кто же подходит, по-твоему?
— Да хотя бы Мальтус, — уверенно заявил Барковский. — Великий английский философ.
— Который считал полезными эпидемии и войны?
— Да, он считал это хорошим способом избавиться от человеческого мусора, — все так же твердо ответил лидер класса. — Или Ницше на худой конец, «Так говорил Заратустра». Есть отличный английский перевод.
Анастасия Николаевна все никак не могла поверить, что Барковский говорит серьезно.
— А ты, Миша, что — ты с ними согласен? — спросила она.
— Ну… — начал Барковский.
Однако он не успел раскрыть свои взгляды на проблему «человеческого мусора» и призыва Ницше «слабого — толкни». Дверь класса без стука открылась, и в класс вошел директор Русанов. Он был не похож сам на себя: бледный как бумага, постаревший на много лет, с блуждающим взглядом. Школьники при его появлении стали переглядываться, кто-то захихикал — вид директора им показался забавным. Но Истомина сразу поняла, что дело неладно.
— Юрий Васильевич, что случилось? — тревожно спросила она.
Русанов тяжело присел на пустое место дочери, развел руками:
— Настенька Николаевна… Мне утром позвонили… Ездил в больницу… Алиночки… Не будет… Пришел сказать…
Истомина никак не могла понять, что он имеет в виду, о чем говорит:
— Алина заболела? Серьезное что-то? Может быть, надо помочь?
Русанов посмотрел на учительницу, жалко улыбнулся:
— Алиночка… с ней несчастный случай… Пришел сказать, что ее не будет сегодня… и вообще никогда…
В классе наступила гробовая тишина. Все переглядывались. Шорина почему-то пристально смотрела на стоящего у доски Барковского. И когда он поймал ее взгляд, ему стало не по себе.
Директор с трудом поднялся, пошел к двери. Истомина кинулась ему помогать, но он покачал головой — не надо, мол, — и сам вышел из класса. Послышался голос Белодедовой:
— Как же так?!
Анастасия Николаевна направилась к дверям. Остановилась на секунду, сказала классу:
— Урок окончен… наверное. Посидите все тут до звонка. Я пойду в учительскую. Не шумите.
Капитан Крюков начал собирать сведения о погибшей Алине Русановой. Разумеется, поговорил он и с Мишей Барковским. Тот, в частности, рассказал, как умер сам директор Русанов. Это произошло на похоронах Алины. В тот день на кладбище собралась чуть ли не вся школа. Гроб к могиле несли Довженко, Юров, Худяков и сам Барковский — самые высокие из класса. С Шориной случилась истерика, она так кричала, что не могли начать заупокойную службу. А едва Барковский увел Иру в сторону, чтобы не мешала, как Русанов качнулся и упал…
— Ну, тут Людмила Михайловна закричала: «Вызывайте «Скорую»!» — рассказывал Барковский. — Приехали врачи. Оказалось, у него обширный инфаркт.
— А что Ира? — спросил Крюков.
— Что — Ира?
— Старик, я понимаю, что она твоя девушка, — сказал Крюков. — Но ты все-таки попробуй ответить отвлеченно. Почему в «Спарте» Ира Шорина выбрала себе в оппоненты Алину Русанову?
— А что тут такого? Вы думаете, оппонент — это обязательно враг?
— А разве нет?
— Конечно нет. Ты можешь выбрать кого угодно. Вопрос — для чего. Ирка мечтала дружить с Алиной, считала ее… ну, скажем, очень классной. А та ее, честно говоря, недолюбливала.
— Или презирала? — уточнил капитан.
— Не знаю, я Алине в голову не залезал. Наверное, они там в «Спарте» были неразлейвода.
— «Наверное»? — не поверил его неосведомленности капитан.
— Откуда я знаю? У нас многие никому не рассказывают, кто у них оппонент. О том, что у Ирки Алина была, я, например, только от вас услышал.
— Но не удивился?
— Не-а.
— Ну а у тебя кто оппонент?
— А у меня нету. Мне и так не скучно, — заявил Барковский.
Залез в портфель, достал оттуда какую-то пачку расчерченных листов. Это была новая составленная им таблица.
— Я тут инициативу проявил, — сообщил он. — Вот, держите.
И протянул таблицу Крюкову. Тот пролистал и покачал головой:
— Ничего себе! Ну ты крутой! Ты и учителей опросил?
— Всех, кроме Баграмова. Мы же договорились.
Крюков еще раз глянул на полученные сведения, сказал уважительно:
