– Что вы предлагаете, Фрэнк? Я никак не возьму в толк.
– Все очень просто, Уолт. Если этот утес из песчаника или какой-то другой мягкой породы, мы можем пробить себе ход наружу в обход того большого валуна.
– Ого! Я об этом не подумал. В ваших словах есть смысл.
– На ощупь порода мягкая, – говорит кентуккиец, проводя рукой по выступу. – Мне бы сюда пару дюймов свечи. Впрочем, я думаю, что смогу провести исследования и в темноте.
Следует несколько минут тишины, потом слышится такой звук, как если бы лезвием ножа ударяли по камню. Это Хэмерсли стесывает своим боуи маленький выступ в стене шахты. Звук кажется музыкой для уха кентуккийца, потому как это не металлический звон, какой раздается при ударе о кварц или гранит. Напротив, прикосновение стали порождает тупое, приглушенное эхо, и молодой человек чувствует, что острие без труда вонзается в породу.
– Песчаник, – доложил он. – Или нечто иное, столь же благоприятное для наших целей. Да, Уолт, у нас есть хороший шанс удрать из этой мерзкой тюрьмы, поэтому выше нос, товарищ. Вероятно, это может стоить нам пары дней проходки. Но это, возможно, даже к лучшему – индейцы наверняка проторчат у фургонов день или два – для них там найдется много чем позабавиться. Наша работа в значительной степени будет зависеть от камня, который они накатили поверх дыры. Вы запомнили размеры валуна?
– Здоровенный такой булыжник – футов по десять что в высоту, что в ширину. Меня еще удивило, как этим скунсам удалось управиться с ним. Видать, он почти круглый, поэтому перекатывался. Их, наверно, целая орда потребовалась.
– Нам бы только определить, с какого угла рыть. Придется положиться на догадку. Но не будем терять времени, а сразу приступим к высеканию камня. С каждым часом силы наши будут убывать. Я только захвачу боуи, и приступим. Сначала я сделаю пробный заход, потом поменяемся.
Вооружившись ножом, кентуккиец снова лезет наверх. Вскоре до проводника доносится клацающий звук, сопровождаемый шорохом осколков, отлетающих от породы и падающих вниз. Чтобы защитить от них голову, оставшийся без платка и шапки Уайлдер снова забивается в альков, так удачно спасший их от камней, брошенных индейцами. Наряду с обломками мимо Уолта проносится и нечто иное, производя негромкий, шуршащий свист. Запах подсказал ему, что это такое – ветки «проклятого кустарника-вонючки».
Судя по количеству и размеру осколков, проводник приходит к выводу, что товарищ неплохо продвигается вперед. Сгорая от нетерпения сменить Фрэнка, он озвучивает свое намерение, но получает в ответ осторожный – вдруг какой-нибудь дикарь еще рыщет поблизости – отказ.
С добрый час приходится Уайлдеру ожидать внизу, то и дело бросая наверх нетерпеливые взгляды. Делает он это чисто механически, потому как разглядеть ничего не может. Но при этом в глазах его читается волнение, потому что успех затеи товарища до сих пор остается неопределенным. При наличии достаточных запасов еды и питья они могли бы со временем закончить начатое, но без припасов силы пленников будут постепенно иссякать, а затем…
Проводник стоит на балконе, погруженный в подобные мысли, когда оказывается выведен из этого состояния зрелищем, возникшим не под, но над его глазами, и заставившим издать радостное восклицание.
То образ лица его товарища, только и всего. Но значение этого факта огромно – ведь охотник не смог бы разглядеть лица без света. Свет просачивается в их каменный колодец, еще совсем недавно погруженный в непроницаемую тьму.
Это совсем слабое мерцание, просачивающееся через крошечную трещину под огромной глыбой, и черты лица Хэмерсли едва обрисовываются в нем, различимые еще хуже благодаря тонкой пелене дыма, все еще заполняющего шахту. И все-таки это свет, прекрасный, радостный свет – как луч маяка, замеченный мореходом среди опасностей объятого мраком штормового моря.
Хэмерсли еще ни словом не пояснил причин этого события. Он резко прекращает работу и отдыхает, явно наслаждаясь серебристым светом, так благодатно льющимся на его физиономию. Испытывает ли он удовольствие от встречи с тем, с чем еще совсем недавно отчаялся столкнуться – с белым днем? Одно ли это лишает его дара речи? Нет, есть что-то еще, и об этом Фрэнк сообщает товарищу, когда присоединяется к нему на балконе.
– Уолт, я пробился к солнечному свету, как видишь, но выяснил, что нам потребуется значительное время, чтобы проложить ход наружу. Мне удалось проделать дыру лишь среди веток, валун же выдается над краем, по меньшей мере, футов на пять, а порода оказалась тверже, чем я надеялся.
Эти слова не сильно радуют Уолта Уайлдера.
– Однако я заметил нечто, что способно сыграть нам на руку, а возможно и вовсе избавит нас от труда проходчиков, – продолжает Хэмерсли более обнадеживающим тоном. – Не знаю, прав ли я, но скоро мы это проверим.
– Что же вы заметили? – осведомляется Уайлдер.
– Как видите, в воздухе еще витает дым.
– Да, Фрэнк, глаза достаточно ясно говорят мне об этом – я их так тру, что едва из орбит не выдавил.
– Так вот, едва расчистив трещину, выводящую наружу, я подметил, что дым устремился в нее, словно подгоняемый парой мехов. Это говорит о сквозняке, а тот, в свою очередь, указывает на некое сквозное отверстие внизу, работающее, как вытяжка в трубе. Нам следует попробовать спуститься ниже и разведать, что это такое. Вдруг этот ход достаточно велик, чтобы позволить нам выбраться из нашей тюрьмы, не прорубаясь сквозь стену, что по моим прикидкам, займет у нас несколько дней. Надо рискнуть достичь дна.
Убеждать проводника не требуется, и вскоре оба, один за другим, уже начинают спуск. Тот оказывается не более затруднительным, чем прежде до балкона, поскольку ствол шахты сохраняет прежнюю ширину и характер. Но ближе к дну диаметр колодца резко увеличивается, а стенки приобретают отрицательный наклон. Беглецы оказываются перед дилеммой, поскольку достигли точки, когда спуститься ниже, не рискуя сорваться, нельзя. До дна может быть десять футов, а может и сто – в любом случае, угроза ужасна.
Лезший первым Уайлдер останавливается в раздумье. Отстегнув с пояса рог для пороха, он разжимает пальцы и прислушивается. Звука падения почти не было, но проводник все-таки улавливает, как рог шлепается на что-то мягкое. Это кусты, скинутые индейцами. Судя по всему, дно недалеко, да и полуобгоревшие ветки смягчат удар.
– Я рискну, – заявляет
