Это принесло определенное облегчение, потому что старые товарищи любили Уолта. Но оставалось неопровержимое свидетельство в виде ружья, про которое Калли сказал, что его у Уайлдера могли отнять только вместе с жизнью. Как тогда угодило оно в руки Рогатой Ящерицы?
– Думаю, у нас есть способ это выяснить, – говорит капитан рейнджеров. – Ренегат наверняка знает что-нибудь.
Последнее замечание относится к Барбато, угодившему в плен, и о судьбе которого победители уже спорили. Борода выдала в нем перебежчика, а когда с него смысли часть раскраски, сомнений не осталось – это белый человек, мексиканец. Часть рейнджеров высказалась за то, чтобы расстрелять его на месте, другие предлагали повесить, и лишь немногие взывали к большей гуманности, полагали правильным доставить его в поселение и предать суду. Смерти Барбато не избежать в любом случае, это точно, потому как для этих людей он не только враг-мексиканец, но и отяготил свою вину сообщничеством с самыми подлыми из недругов, команчами-тенава.
Бедолага лежит на земле поблизости, трясясь от страха, вопреки плотно связывающим его ремням. Он знает об опасности, которая ему грозит, да и немедленной гибели избежал только потому, что сдался одному из поселенцев, а не рейнджерам.
– Давайте дадим ему шанс на жизнь, при условии, что он все нам расскажет, – советует Калли. – Что скажете, кэп?
– Не возражаю, – отвечает капитан. – Он и пули-то не стоит, хотя, быть может, стоило отвезти его в поселения да пристрелить в тюрьме. Обещание помилования может заставить его выложить все, что знает. Если откажется, найдутся другие. Этот малый не индеец, и наброшенная на шею петля наверняка развяжет ему язык. Попробуем, ребята?
«Ребята» всецело за, и ренегата тут же приволакивают для допроса. Мужчина в зеленой накидке, в бытность участником экспедиции Санта-Фе[60], проведший больше года в мексиканских тюрьмах, и теперь назначается следователем. Он достаточно долго прожил среди «желтопузых», чтобы научиться их языку.
Некоторое время ренегат отвечает уклончиво, дает противоречивые показания. Неудивительно, что ему не хочется рассказывать о событиях, так компрометирующих его самого! Но когда на шею ему надевают лассо, свободный конец которого перекидывают через сук пеканового дерева – приготовления вполне очевидные – он понимает, что хуже уже не будет, и делает признание, путь не добросердечное, но полное. Барбато выкладывает все: про нападение и захват каравана, про истребление сопровождавших фургоны белых. Рассказывает про бегство к утесам двоих, один из которых по описанию не кто иной, как Уолт Уайлдер. Когда доходит до описания ужасных обстоятельств, при которых сгинул старый товарищ, рейнджеры приходят в ярость, и не без усилий удается удержать иных из них от того, чтобы они не нарушили слово и не порвали мексиканца на куски.
Негодяй взывает к милосердию, твердя, что сам лично не принимал участия во всех этих деяниях – хоть его и нашли среди индейцев, он всего лишь пленник и его силой заставили сражаться вместе с ними. Это явно ложь, но так или иначе, сердца судей смягчаются, и на время петлю лассо ослабляют.
Дальнейший перекрестный допрос выявляет новые факты о погибшем караване – иными словами все, исключая тайный сговор между мексиканским офицером и вождем тенавов. Не зная об этом, да и по правде говоря, не имея никаких причин подозревать, рейнджеры и не задают об этом вопросов. Сам же ренегат не видит резона признаваться, совсем напротив. Он таит надежду вернуться в один прекрасный день в Дель-Норте и возобновить отношения с полковником Хилем Урагой.
– Товарищи! – обращается капитан к своим людям, как только допрос заканчивается. – Все, кто знал Уолта Уайлдера – любили вы его?
– Да! Да! – раздается хор голосов.
– Я тоже, – продолжает офицер. – Так вот, Уолт мертв, в том нет никаких сомнений. Все это случилось почти месяц назад, и столько в замурованной пещере ему не продержаться. Кости его покоятся там вместе с останками другого бедного малого, кем бы тот ни был. Жутко думать об этом! Как заявляет этот негодяй, произошло это совсем недалеко отсюда. Поскольку он способен показать нам место, предлагаю отправиться туда, вызволить тело старого товарища и предать его христианскому погребению.
Когда речь идет о том, чтобы заставить техасских рейнджеров повиноваться, работают не столько приказы, сколько просьбы. А это обращение было такого свойства, что вызвало в ответ единодушный возглас: «Идем!»
– Нам не требуется отправляться всем, – продолжает капитан. – Пойдут только рейнджеры и те из поселенцев, которые сами захотят. Остальные, кому предстоит позаботиться о женщинах и гнать домой скот, могут выступать немедленно. Мне сдается, что мы очистили дорогу от индейцев, и угрозы нового нападения нет.
Это предложение принимается без дальнейшего обсуждения, и две группы тотчас начинают подготовку к исполнению намеченных планов.
Менее чем полчаса спустя они разделяются: поселенцы вместе с женщинами, детьми и скотом направляются на восток, тогда как рейнджеры с ренегатом в роли проводника, поворачивают коней в противоположном направлении – в сторону Льяно-Эстакадо.
Глава 34. Предложение через посредника
С каждым днем Хэмерсли крепнет и начинает выходить из дому. Однажды Уайлдер, потянув друга за рукав, просит составить ему компанию и прогуляться на некоторое расстояние от жилища.
Фрэнк уступает просьбе, хотя и не без некоторого удивления. В поведении товарища угадывается какая-то загадка. Это весьма непохоже на экс-рейнджера, да и видно, что на уме у него есть нечто важное, о чем требуется посоветоваться.
Уолт заговаривает не прежде, чем они удаляются на изрядное расстояние от ранчо и любых ушей, способных их подслушать. Они останавливаются в сердце тополиной рощицы, где поваленное дерево предоставляет удобную возможность присесть.
Устроившись на бревне, проводник, все с тем же загадочными видом, делает Хэмерсли знак последовать его примеру и наконец начинает облегчать душу.
– Фрэнк, – говорит он. – Я привел вас сюда, чтобы малость пошептаться об одном предмете, который очень сильно касается малого, который сейчас перед вами.
– И о чем речь, Уолт?
– Ну… О женщине.
– О женщине!? Однако, Уолт Уайлдер, мне казалось, что нет предмета, менее занимающего ваши мысли, нежели этот, особенно в такое время и в такую минуту.
– Все так, как вы говорите, но при всем том, если ваш покорный слуга не совсем ослеп, женщина занимает не последнее место и в ваших мыслях, в том же самом месте и в
