– Насчет этого я не спорю, наверняка поняли бы. Но она ведь мексиканка, и у нее могут быть чудные идеи на этот счет. А еще мне хотелось бы заполучить от нее согласие на условиях, от которых не отопрешься. Таких же, на какие я иду сам.
– Ну ладно, старый приятель. Я позабочусь, чтобы вы получили именно такие условия, или никаких.
– Замечательно, Фрэнк. И поскольку ваш покорный слуга намерен излагать дело без обиняков, то и вы уж переводите так же.
– Доверьтесь мне, все сделаю, как положено: verbatim et literatim[61].
– Вот и славно! – радостно восклицает Уолт, полагая, что verbatim et literatim — о значении этого выражения он не имеет ни малейшего представления – как раз подходит для того, чтобы уладить сделку с Кончитой.
Едва состоялся этот примечательный договор между прерийным торговцем и его бывшим проводником, как слышится шорох тополиных ветвей, сопровождаемый звуком легких шагов.
Оглянувшись, мужчины видят Кончиту, прокладывающую себе путь среди деревьев. Идет девушка осторожно, крадучись, что навело бы американцев на мысль о «свидании», даже не знай они об этом заранее. Все ее поведение свидетельствует о том, что она спешит к возлюбленному, и взгляд ее на Уолта Уайлдера, который поднимается ей навстречу, подсказывает, кто именно это такой.
Может показаться удивительным, что она не останавливается, заметив его в обществе другого человека. Мексиканка не выказывает ни малейшего смущения – доказательство того, что присутствие третьего является вполне понятным и заранее обговоренным делом.
Смело приблизившись, Кончита приседает в поклоне перед «сеньором Франсиско», как она величает Хэмерсли, и готовится занять место, которое тот освободил. Уолт берет ее под руку и галантно препровождает к бревну.
Следует недолгое молчание. Его поклонник Кончиты заполняет серией жестов, которые показались бы смешными, если бы не серьезность ситуации. С учетом же этого момента они кажутся милыми, и даже исполненными достоинства. Сам, возможно, полагая иначе, Уолт вскоре обращается за помощью к своему толмачу.
– Черт побери, Фрэнк! – заявляет он. – Видите, я не знаю как вести разговор с ней, так что беритесь за дело. Скажите ей все, что я собирался. Скажите, что денег у меня немного, зато есть пара рук, достаточно крепких, чтобы ее защитить в счастье и в горе, в горах и в перейриях, от гризли, инджунов и прочих тварей. Девчонка видит, что ваш покорный – малый здоровенный, и намекните, что сердце у него не шибко уступает шириной туловищу. А потом скажите, что, в конце-то концов, это тело, и эти руки, и это сердце – все они предлагаются ей. И они будут принадлежать ей и ныне и впредь, до самой смерти. Господи, помоги мне!
Завершая свое причудливое, но с чувством высказанное предложение, охотник хлопает себя по груди загорелой ладонью с силой, с какой крикетная бита ударяет по мячу.
Что бы ни уловила девушка из его слов, судя по сопровождавшим их жестам сомнений в искренности и пыле поклонника у нее возникнуть не могло.
Хэмерсли с трудом удерживался от смеха, но усилием воли овладев собой, и в точности, хотя и не совсем буквально, перевел предложение на испанский.
Когда Уолт решил, что друг закончил, он встал и застыл в ожидании ответа, трепеща как осиновый лист. Экс-рейнджер продолжал дрожать все время, пока Кончита говорила. Первая же ее реплика могла избавить его от страданий, будь он в силах понять ее. А так ему пришлось ожидать решения своей судьбы до тех пор, пока ответ не был должным образом переведен с одного языка на другой – с испанской речи на его родную.
– Передайте ему, – были слова Кончиты, высказанные без тени колебаний, – что я люблю его так же сильно, как он меня. Что я люблю его с первой секунды нашей встречи, и буду любить до конца жизни. В ответ на лестное его предложение я говорю «да». Я согласна стать его женой.
Когда перевод был окончен, Уолт подпрыгнул, по меньшей мере, на три фута и издал такой победный клич, какой мог провозгласить над поверженным индейским врагом. Затем, подойдя к девушке, охотник обхватил ее своими ручищами, оторвал от земли, легко, как детскую куклу, прижал к бурно вздымающейся груди и поцеловал в губы, чмокнув так, что звук разнесся далеко за пределы тополиной рощи.
Глава 35. Опасный соглядатай
Хоть ухаживание Уолта за Кончитой и завершилось успехом, без соперника у него не обошлось. Хэмерсли заподозрил это, как только покинул влюбленных, оставив их наедине. Ему пришло в голову, что дальнейшее его присутствие в этом месте более чем неуместно. Исполнив свою роль, Фрэнк удалился, не промолвив ни слова.
Хоть ухаживание Уолта и завершилось успехом, без соперника у него не обошлось
Однако даже с его уходом остается третий, посторонний человек, в груди которого пылают страстные чувства. Достигнув опушки, кентуккиец замечает фигуру, вроде как человеческую, притаившуюся за стволом дерева. Опускаются сумерки, которые под сенью листвы кажутся еще гуще. Фигура может оказаться отбившимся от стада животным, а то и вовсе плодом фантазии. По мере приближения к дому все мысли отступают на задний план. Там его ждет некто, в чьем присутствии он напрочь забывает о забавном представлении с ухаживанием, в котором сыграл роль помощника.
Однако затаившаяся в тени деревьев фигура – вовсе не плод воображения, и не четвероногое – это человеческое существо, мужчина. Короче говоря, индеец Мануэль.
Мануэль безумно влюблен в маленькую метиску. В жилах ее течет испанская кровь, но по матери они принадлежат к одной расе – народу «индиос мансос», то есть «покорных индейцев» Нью-Мексико. Так их называют в отличие от «индиос бравос», дикарей, которые со времен конкисты и до наших дней никогда не склонялись перед испанским владычеством. Хотя мансос и христианизированы, на свой лад, монахами-францисканцами и иными отцами-миссионерами, обитают в обнесенных стенами городах, в каждом из которых имеется «capilla», то есть часовня, и возделывают пахотные земли, многие из этих так называемых христиан продолжают практиковать,
