Но опять последнее слово остается за страхом, и рука отказывается повиноваться одержимому ненавистью сердцу. Продолжая сжимать обнаженный клинок, индеец наблюдает за сценой, наполняющей его душу самыми черными, самыми горькими эмоциями. Ему не хватает отваги вмешаться. Взвешивая шансы, он приходит к выводу, что они против него. Если удастся убить техасца, Кончита станет свидетельницей его смерти и тем самым обречет убийцу на расплату. Придется найти силы убить и ее, но результат окажется тот же самый. А если первый удар окажется неудачным, великан-охотник наступит на него ногой и раздавит, как ползучего гада.
Все обмозговав, Мануэль остается в укрытии и дожидается конца свидания, затем позволяет парочке – женщине, которую так страстно любит, и мужчине, которого так безумно ненавидит, – удалиться с миром.
Когда они покидают рощу, пеон подходит к бревну, на котором располагались возлюбленные. Усевшись на него, он обдумывает план мести, куда более надежный и безопасный, чем кинжал убийцы.
Мануэль уже не собирается прибегнуть к яду, в уме у него зреет новая идея. Собственно говоря, она зародилась там раньше, когда ему сообщили о предполагаемой поездке. Именно это известие стало зерном. Затея обещает результат не менее верный, нежели отравление, но даже более надежный, поскольку устраняет не только рейнджера, но и всех прочих. Не так давно полковник Миранда сурово распек пеона за неисполнительность, и тем самым подлил масла в огонь в наследственный огонь ненависти красной расы к белому человеку.
Хозяин тоже обречен попасть в число жертв. Короче говоря, ими станут все, исключая товарища-слугу Чико. Если дьявольский умысел удастся, никто не избежит расплаты, и для большинства мерой будет смерть.
Глава 36. Повесть бедствий
Благодаря искусству дона Просперо, применяемому с таким старанием, раны Хэмерсли заживают быстро, и силы возвращаются к нему. Без сомнения, на столь стремительном выздоровлении сказались заботы «ангела». Одно присутствие девушки, нежной и веселой, значительно помогло разогнать окутавший душу молодого человека мрак, вызванный пережитым ужасным несчастьем. Задолго до полной поправки он перестал оплакивать утраченную собственность, и единственным сожалением осталась смерть отважных спутников, которые ценой собственной жизни обороняли караван.
К счастью, однако, с течением времени образы кровавой бойни теряли живость, а слишком красочные воспоминания постепенно бледнели, отступая в прошлое и вытесняясь удивительными обстоятельствами настоящего. Душа его обратилась к чувствам более приятным. Да и как могло быть иначе?
По мере возвращения сил нарастало и любопытство, пока не достигло остроты, которую непременно требовалось унять. Фрэнка интересовало все вокруг, особенно странные обстоятельства, по вине которых его старый друг и секундант очутился вдруг в таком неподходящем для него месте. До поры Миранда дал ему лишь намек, впрочем, вполне объясняющий все: произошла революция, обратившая их в беглецов.
Но кентуккийцу хотелось выведать подробности, а о них мексиканец, по какой-то причине, хранил молчание. Такая сдержанность объяснялась распоряжением доктора, который, все еще опасаясь за пациента, настрого запретил говорить ему что-либо, способное расстроить нервную систему больного, и так сильно пострадавшую от пережитого потрясения.
Дон Просперо – зоркий наблюдатель. Он замечает растущий интерес, который испытывает Хэмерсли по отношению к сестре хозяина дома. Доктор знает историю дуэли в Чиуауа, и полагает, что рассказ о катастрофическом перевороте, поведанный в деталях, способен замедлить выздоровление пациента. Следуя его совету, полковник Миранда отказывается говорить об этом.
Не зная о причинах, Фрэнк тем сильнее желает выяснить их. Но все же любопытство не настолько сильно, чтобы подтолкнуть к навязчивым расспросам. В кругу столь дорогих сердцу друзей молодой человек может позволить себе быть терпеливым.
Уолта Уайлдера никакие вопросы не тревожат. Все его мысли, все устремления души сосредоточены на Кончите. Сердце верзилы-охотника получило такой сокрушительный удар, как никогда прежде – по его собственным словам, он влюбился впервые в жизни.
Не то, чтобы он вообще не знал любви. Не раз ему приходилось делить палатку с индейской скво, выпивать и отплясывать с девицами легкого поведения, которые просачиваются в форты торговцев мехами, рассеянные вдоль Скалистых гор и приграничным с прериями районам. Во всем этом Уолт признался. Но все то были лишь интерлюдии, «мелкие царапины любви». Теперешние отношения с маленькой метиской – дело совсем иное. Ее сверкающие черные очи поразили его глубоко и без промаха: «в самое яблочко», как описал это охотник на своем профессиональном жаргоне.
И вот больной поправился. Доктор снимает печать молчания с уст полковника Миранды, и тот исполняет обещание поведать о событиях, заставивших его семью искать приют в столь удаленном и уединенном месте.
Двое мужчин сидят рядом, потягивая вино из Пасено и покуривая сигары, и мексиканец начинает свою повесть.
– Мы беглецы, как я обмолвился прежде, и удалились сюда, спасая головы. По меньшей мере, мне грозила возможная опасность, а скорее даже неотвратимая, лишиться жизни, не унеси мы ноги из Альбукерке. Слово «пронунсиаменто» объясняет все. Если я скажу, что произошел мятеж во вверенных моей команде войсках и назову имя предводителя, вы поймет все.
– Урага! – восклицает Хэмерсли. Имя слетает с его губ почти само собой. На чело его набегает тень, а на бледных щеках вспыхивают пятна румянца. – Капитан Урага! Это был он?
– Именно.
– Подлец! Я так и думал.
– Теперь уже не капитан, а полковник Урага. Награда за предательство подоспела почти одновременно с его успехом, и негодяй занимает теперь пост, с которого низложил меня. И не только пост – как я наслышан, он разместился в моем доме, том самом, в котором год назад я имел удовольствие выказать вам скромное гостеприимство. Сравните тамошние апартаменты с этим убогим обиталищем, и вы поймете, сеньор, что дела моей семьи не процветают, как и моя политическая карьера. Но вернемся к рассказу.
– Вскоре после вашего отъезда я обратился к правительству с просьбой выслать мне в качестве подкрепления подразделение кавалеристов, – продолжает Миранда. – Это было необходимо для защиты округа от воинственных соседей на западе, навахо. Эти индейцы совершили ряд набегов на поселения в долине реки, захватив добычу, скот и некоторое количество пленников. Запрошенное подкрепление прибыло, но оно состояло не из подходящих людей, по крайней мере, если говорить об офицерах, поставленных командовать ими. Мне прислали роту легких кавалеристов, улан. Можете представить мое разочарование, если не сказать негодование, когда во главе отряда я увидел капитана Хиля Урагу. Войдя в Альбукерке,
