Перейдя Пекос, мы вступили на безжизненную равнину. Мы не знали, как далеко она простирается, знали только, что на противоположной ее стороне лежит плодородный край, через который можно попасть в приграничные поселения вашей свободной нации. Эта надежда вела нас, как маяк, указывая путь к свободе. Мы шли на восток, но выдавались дни, когда облака закрывали солнце. В таком случае, лишившись ориентира, мы либо оставались на месте, либо шли дальше, рискуя сбиться с пути. Так мы брели, слабея от недостатка воды и жестоко страдая от жажды. Воды нельзя было найти нигде – ни капли.
Наши животные страдали не меньше нас. Изнемогая под грузом вьюков, то одно, то другое выбивалось из сил, падая на землю пустыни. Лишь одно храбро держалось до последнего – та самая кобыла, которая доставила вас сюда. Да, Лолита выдержала и везла мою сестру, словно понимая, какая драгоценная ноша поручена ей. Все остальные погибли: сначала лошади дона Просперо и моя собственная, затем вьючные мулы. К счастью, случилось это неподалеку от места, где мы наконец обрели приют – достаточно близко, чтобы забрать поклажу и двух из несчастных четвероногих.
Однажды мы брели пешком, каждый час ожидая смерти, и вдруг заметили это чудесное место. Оно показалось нам раем, так же как выразились и вы. Пред нашими взорами предстали зеленые деревья и блеск кристально чистых потоков, наши уши ласкал птичий гомон, который мы не надеялись услышать впредь. Случай направил нас на тропу, единственную, по какой можно спуститься вниз с верхней равнины. Вдохновленные заманчивым зрелищем, мы нашли в себе силы на спуск. Утолили жажду свежей водой и подкрепились плодами с деревьев. То был сезон, когда фрукты и ягоды как раз созрели. Позже мы обнаружили дичь и преуспели в ее добыче.
Вскоре наши силы восстановились достаточно, чтобы вернуться и забрать брошенные в пустыне пожитки и заодно двух мулов, которые после отдыха сумели подняться и идти. Поначалу мы рассматривали оазис как временное убежище, хотя на продолжение путешествия надежды было мало. Но дни шли, нас никто не беспокоил, и мы пришли к выводу, что обрели приют не только безопасный, но и приятный.
Едва ли стоит опасаться, что кто-то обнаружит следы нашего бегства. Даже сгорающий от ненависти Урага не рискнет пуститься в погоню по Огороженной Равнине. В любом случае, у нас не имелось иного выхода, как оставаться в этой долине, поскольку ехать было не на ком. Единственной альтернативой было возвращение к Дель-Норте, но об этом не стоило даже думать. Итак, мы решили остаться здесь, по меньшей мере, на время. Я разработал план, как возобновить сношения с моими друзьями в Нью-Мексико, и питаю надежду, что рано или поздно обстоятельства повернутся так, что мы сможем без опаски вернуться домой. В нашей стране, как вам хорошо известно, нет ничего постоянного, и есть расчет, что в не таком долгом времени либеральная партия вернется к власти.
Утвердившись в решении остаться, мы озаботились тем, чтобы сделать пребывание здесь настолько комфортным, насколько позволяют обстоятельства. Возвели скромное жилище, под крышей которого мы находимся с вами сейчас. Превратились в рыболовов и охотников – в последней роли моя сестра преуспела более всех прочих. Она – прирожденная охотница, в этом вы сами могли убедиться. Мы безмерно наслаждаемся жизнью тут, а особенно наш дорогой медико, являющийся пылким натуралистом. Тут дон Просперо обрел редкую возможность удовлетворить свою страсть к науке. В части припасов мы не зависим целиком от охоты. Мануэль, один из наших пеонов, опытный погонщик мулов, время от времени совершает поездку в Альбукерке – маршрут парень запомнил слишком хорошо. Он передает мои письма и закупает провизию. Соблюдая предосторожность, Мануэль въезжает в город только по ночам, а приобретения совершает весьма осмотрительно. Имея в распоряжении золото, которое не все еще вышло, мы закупаем через посланника все, что нам необходимо. Тем временем доверенный друг, которому известен секрет нашего убежища, снабжает нас свежими новостями. Ну вот, теперь вам известно все.
Глава 37. Перехваченное письмо
Закончив повесть о своем полном опасностей бегстве, полковник Миранда некоторое время сидит молча, погрузившись в раздумья. Как и его слушатель. Оба думают об одном и том же – о коварстве Хиля Ураги.
Хэмерсли первым нарушает тишину.
– Вы получили мое письмо? – спрашивает он.
– Какое письмо?
– Которое я вам отправил. Теперь я понимаю, что оно не могло до вас дойти. Да. Ко времени, когда оно должно было достигнуть Альбукерке, вы уже уехали оттуда.
– Я не получал вашего письма, дон Франсиско. Что содержалось в нем?
– Ничего важного. Я просто сообщал, что возвращаюсь в Нью-Мексико и надеюсь застать вас в добром здравии.
– Указывалась там ожидаемое время вашего прибытия в Альбукерке?
– Да, насколько я мог его рассчитать. Припоминаю, что писал об этом.
– А о маршруте, которым намерены воспользоваться?
– Тоже. Сочиняя письмо, я намеревался опробовать недавно открытую тропу, ведущую вверх по реки Канейдиан и соприкасающуюся с северной оконечностью Огороженной Равнины. И опробовал, увы! С самым прискорбным результатом. Но к чему эти вопросы, полковник Миранда?
Полковник отвечает не сразу. Он выглядит еще более задумчивым, чем прежде, словно какие-то соображения у него в голове требуют тщательного размышления. Пока Миранда погружен в свои мысли, в комнату входит экс-рейнджер и садится рядом с друзьями. Уолту рады. На самом деле, дон Валериан уже решил пригласить его на совет. Идея, не дающая мексиканцу покоя, требует совместного обсуждения в кругу всех троих.
– Я много думал о нападении на ваш караван, – говорит он, обращаясь к собеседникам. – И чем больше я размышляю, тем более укрепляюсь в предположении, что некоторые из разграбивших фургоны индейцев были раскрашенными.
– Да они все были размалеваны, – возражает молодой прерийный торговец.
– Верно, дон Франсиско. Но я не совсем это имел в виду.
– Я догадываюсь, к чему вы клоните, – вмешивается бывший рейнджер, который при последнем замечании мексиканца в возбуждении вскочил со стула. – Я и сам это все время подозревал. Я ведь говорил вам, Фрэнк?
Хэмерсли озадаченно смотрит на товарища.
– Разве я не говорил, – продолжает Уайлдер, – что
