Вопрос прозвучал подобно обвинению. И в моей груди взметнулась злость.
– Все-то ты знаешь! Где? Что? С кем? Когда? – со всей саркастичностью ответила я. – Так чего спрашиваешь?
– Я бы не спросил, если бы не видел, что в тебе что-то изменилось за эти сутки. Я ведь предупреждал держаться от него подальше.
– Сказал человек, переспавший с моей сестрой, – я поднялась с кресла и направилась к выходу из кабинета. Продолжать это странный разговор, где Артур читал бы мне нотации, я не собралась, пока в спину не прилетело:
– Ты с ним переспала? Ты с ума сошла, Ло? Думаешь, если твой дар необычный, то можно?
А в следующий миг, я резко развернулась, подлетела к Францу младшему и со всей силы зарядился пощечину:
– Во-первых, – прошипела я, – за кого ты меня принимаешь? Во-вторых, не нужно судить всех по себе. Наверное, твой отец был во многом прав, говоря, что ты вначале суешь куда не следует, а потом разгребаешь последствия. Не все поступают также, как ты. И в-третьих, я сама решу с кем мне спать или не спать!
Развернулась и попыталась покинуть комнату повторно, но Арт поймал меня за локоть:
– Ты не понимаешь! Даже у меня с Лизой все не настолько безнадежно, как у тебя и Сакса. Вам нельзя любить друг друга. Вам не позволят этого сделать. Системы, государства, враги. Вы станете слабым местом друг для друга.
– Да какая любовь? – выдернула руку я. – Что ты вообще ко мне привязался? У тебя что, других дел нет? Лучше займись тем же Крастором и Сильвией. Может, она врет нам!
– Нет. Она напугана до чёртиков и говорит вполне искренне. Я не думаю, что ей под силу обмануть менталиста. Но и в то, что Крастор хочет убить свою жену, я не верю. У них очень долгие сплоченные годами отношения, я бы исключил исход с убийством. Скорее всего речь шла о чем-то ещё, и Сильвия неверно истолковала разговор.
– Так значит, разберись, как оно обстоит на самом деле. Она не может жить у нас бесконечно! – после этих слов мне все же удалось покинуть кабинет.
Несколько следующих дней я целенаправленно старалась не пересекаться с Артуром, разве что, по-прежнему, вечерами читала сводки о безрезультатных поисках Лизы, во всё остальное время я занималась тем, что выслушивала от Сильвии новости высшего света о произошедшем за полгода.
Кто женился, кто развелся, кто умер, обанкротился. Неприятным известием стала прогрессирующая болезнь Анджелы Сильвер. Врачи давали ей все меньше шансов, просили меньше курить, но, даже почти не вставая нынче с постели, она продолжала дымить сигаретами и костерить на чем свет стоит, тех кто взорвал редакцию газеты.
– Так и не нашли кто? – скорее ради вида поинтересовалась я, ведь если бы ответ на этот вопрос был, я бы его знала.
– Увы, отец говорит, что старушка сидела на нескольких стульях. Неудивительно, что однажды они пошатнулись.
За три дня от Сильвии я узнала о ее семье и доме гораздо больше, чем за все время в Панеме, вплоть до того, где стоит самая дорогая ваза ее матери, и любимый цвет ее отца.
Особенно много комментариев досталось вечно брюзжащей тетке Доре, которая продолжала жить в их доме:
– Это невыносимая женщина. Мне кажется, она никуда не собирается съезжать, хотя изначально собиралась погостить всего месяц. Ходит, следит за всеми, словно надсмотрщица, ругает прислугу. Даже мать с ними не так строга…
С облегчением вздохнула я, только когда из больницы вернулась Катерина. Ее продержали там до тех пор, пока полностью не убедились, что никаких следов обморожения не осталось. А вот с переломом оказалось сложнее, залечить магией такую сложную травму оказалось слишком дорогим удовольствием, поэтому по дому Кати теперь передвигалась на костылях и свои обязанности экономки могла выполнять лишь частично. Но я и не требовала.
Наоборот, разрешила послабления и сказала больше отдыхать. А вечером, когда Сильвия ушла спать к себе в комнату, наконец выбралась к девушке, разузнать побольше о ее днях в больнице.
– Все замечательно, не переживайте, мисс Харрисон, – Кати выглядела немного уставшей, но все же улыбалась. – Я очень рада, что теперь дома. Не люблю больницы в любом их проявлении.
– Понимаю, – пробормотала я, в памяти еще был свеж ее рассказ о психиатрической лечебнице. – Но скоро перелом зарастет, и все будет как прежде. Не переживай.
– Я бы хотела поблагодарить мистера Сакса. Ведь если бы не он, – экономка запнулась, – мы бы замерзли насмерть, но он приехал и спас.
– Поверь, он уже выслушал благодарности от меня за нас обеих, – говорить старалась как можно суше и не выпускать наружу кипящих эмоций. – Так что, можешь не переживать по этому поводу.
– Да, конечно, я понимаю. Вряд ли лично господин канцлер стал бы принимать благодарность от какой-то служанки, – с сожалением произнесла Кати.
– Зря ты так. Если бы у него была возможность, он наверняка бы выслушал, – я поднялась с одинокого стула в комнате, на котором сидела и приготовилась выйти, но Кати окликнула:
– Мне кажется, он до сих пор к вам неравнодушен, несмотря на расторгнутую помолвку и все ваши разногласия. К тем, кто безразличен, не срываются на помощь среди ночи в мороз.
– В нашей с ним истории все очень сложно, Кати, – моя горечь все же прорвалась наружу. – Он глава государства. Слишком видная фигура, чтобы позволять себе любые отношения. Мы и так натворили с Деймоном слишком огромное количество ошибок, чтобы безрассудно закрыть на них глаза и продолжать ломать жизнь друг другу дальше.
– Почему именно ломать? – не поняла Кати.
– Потому что есть люди, которым лучше оставаться одним. Так безопаснее. Так правильно и лучше для всех.
– Это напоминает мне рассуждения моей матери, – голос Кати стал безэмоционально серым. – Мы ведь встречались с ней после первого раза в гостинице. И она рассказала мне одну важную вещь. Виктория ведь была суккубой. Иллюзорницей, которая не смогла встретить свою любовь и родить собственных детей, за ней долгое время гнались и травили из-за дара. Всю жизнь мать берегла эту магию, охраняла, как зеницу ока, считала, что ей лучше быть одной, чем с кем-то, но лишь бы сохранить талант. Но она поняла, что ошиблась.
– Как именно она это поняла? И что значит, была суккубой? – я вернулась на стул.
– Она добровольно отказалась от дара. Мама рассказала, что встретила в Арсамазе мужчину. Надежного, правильного, верного в конце концов, и пусть чувства между ними не вспыхнули, но она просто решила, что ей больше незачем держаться за ставший проклятием дар. Она сказала, что все о чем
