В первые несколько дней Адольф блаженствует так, как не блаженствовал даже во время медового месяца. Он ведет жизнь сладкую, даже чересчур сладкую. Жена готова заботиться о нем и его ублажать, готова подольщаться и ластиться к нему, она выдумала бы новые ласки, когда бы все брачные сласти не были изобретены еще в земном раю. Месяц спустя положение Адольфа сходно с положением ребенка в конце первой недели года. Поэтому Каролина начинает говорить – не словами, но действиями, жестами, мимикой: «Уж не знаю, как еще угодить мужчине!»
Вверить жене бразды правления – мысль довольно обыкновенная и не заслуживала бы определения «судьбоносная», употребленного в начале этой главы, если бы ей не сопутствовала другая мысль – о низложении Каролины. Адольфа пленила эта мысль, овладевающая всеми людьми, с которыми стряслась какая-нибудь беда, – испытать, как далеко может зайти зло, дать огню полыхать сколько угодно и при этом быть уверенным или по крайней мере надеяться, что в любую минуту сможешь его погасить! Это любопытство владеет нами от колыбели до могилы. Итак, пережив апогей своего супружеского блаженства, Адольф, устроивший комедию в своем собственном доме, проходит через следующие периоды.
Период первыйВсе идет слишком хорошо. Каролина купила прелестные тетрадочки для записи расходов и прелестную шкатулку для хранения денег, она во всем угождает своему Адольфу, блаженствует от его похвал, обнаруживает множество вещей, которых недоставало в хозяйстве, и желает сделаться несравненной хозяйкой дома. Адольф, сам себя назначивший cудьей, ни к чему не может придраться.
Туалет его содержится в полном порядке. Сама Армида не выказывала такой нежной предупредительности, как Каролина[606]. Адольфу, этому фениксу среди мужей, даже смазывают ремень, на котором он правит свои бритвы. Старые подтяжки ему заменяют новыми. Петлица его никогда не пустует. Белье безупречно, как у духовника, которому богомолка исповедуется в мелких грешках. На носках ни единой дырки.
За столом ему подают блюда, отвечающие всем его вкусам и прихотям: он толстеет!
Чернильница его неизменно полна чернил, а губка всегда влажная. Ему решительно не на что жаловаться, он не может даже сказать, как Людовик XIV: «Мне едва не пришлось ждать!»[607] Наконец, ему по всякому поводу сообщают, что он душка. Он вынужден даже журить Каролину за то, что она слишком мало думает о себе. Каролина берет этот нежный упрек на заметку.
Период второйЗа столом картина меняется. Все страшно дорого. Овощи стоят непомерных денег. Дрова как будто из-за моря привозят. А что до фруктов, их вообще могут себе позволить только принцы, банкиры и знатные господа. Десерт – чистое разорение. Адольф частенько слышит, как Каролина спрашивает у госпожи Дешар: «Как же вы сводите концы с концами?..» После чего на ваших глазах происходят совещания о наилучших способах надзирать за кухарками.
Кухарка, поступившая к вам в дом раздетой, разутой и бесталанной, является просить расчет в синем мериносовом платье, вышитой косынке и миленьких хлопчатых чулках, в ушах у нее жемчужные сережки, ноги обуты в добротные кожаные башмаки. Она покидает вас с двумя сундуками добра и счетом в Сберегательной кассе[608].
Каролина сетует на безнравственность народа; она утверждает, что слуги нынче пошли слишком образованные и чересчур хорошо умеют считать. Время от времени с ее уст слетают аксиомы вроде нижеследующих: «На все своя наука! – Только те, кто ничего не делает, делают все правильно». Власть ее тяготит. «Мужчинам хорошо: они ведь не занимаются хозяйством. – Женщины изнемогают под грузом мелочей».
Каролина входит в долги. Однако, не желая признавать своих ошибок, она утверждает, что опытность – вещь такая полезная, что за нее не жалко никаких денег. Адольф тайком посмеивается и предвидит катастрофу, которая возвратит ему власть.
Период третийКаролина, проникнувшись убеждением, что есть нужно исключительно ради того, чтобы жить[609], потчует Адольфа пищей, достойной отшельника.
Носки у Адольфа изорваны или покрыты лишайниками – плодами торопливой штопки: ведь жене его ни на что не хватает времени. Подтяжки почернели от долгого употребления. Белье старое, и дыры на нем зияют, словно привратник, зевающий у ворот. Если Адольфу нужно уйти по важному делу, он тратит на сборы не меньше часа, разыскивая вещи по всему дому и перебирая их одну за другой в поисках чистой и целой. Зато сама Каролина одета превосходно. У нее прелестные шляпки, мантильи и бархатные ботинки. Она выбрала свой путь и действует согласно правилу: начни с себя. Если Адольф жалуется на контраст между собственным убожеством и великолепием Каролины, та отвечает: «Но ты же сам меня бранил за то, что я ничего себе не покупаю!..»
Супруги начинают обмениваться более или менее язвительными замечаниями. Однажды вечером Каролина, сделавшись нежна, как ангел, сообщает о довольно значительном дефиците: так министры принимаются восхвалять налогоплательщиков и признаются в великой любви к отечеству, а после этого предлагают депутатам проголосовать за один совсем маленький закон, требующий дополнительных кредитов. Сходство довершается тем, что, как у Каролины, так и у министров, выступающих в палате, ума палата. Отсюда можно сделать тот глубокий вывод, что конституционная система обходится несравненно дороже, чем монархическая. И для нации, и для семьи конституционное правление – правление золотой середины[610], посредственностей, мелочных споров и проч.
Адольф, памятуя о прежних неприятностях, поджидает случая отомстить, и его обманчивое спокойствие усыпляет бдительность Каролины.
С чего начинается ссора? Можно ли сказать, какая электрическая искра вызывает сход лавины или взрыв революции? Ссора может начаться с любого пустяка. Как бы там ни было, по прошествии некоторого времени – различного для каждой семейной четы – с уст Адольфа в разгар препирательства слетают роковые слова: «Когда я был холостяком!..»
Для жены ссылки на время, как муж был холостяком, все равно что для нового супруга вдовы ссылка на «моего покойного мужа». Обе эти фразы наносят такие раны, которые полностью не затягиваются никогда.
Адольф же тем временем продолжает наступление и держит речь, подобную той, какую генерал Бонапарт держал перед Советом пятисот: «Мы живем на вулкане! – Хозяйство лишилось управления, настал час решительных действий. – Ты толкуешь о счастье, Каролина, но ты поставила его под угрозу – ты смутила наш покой своими требованиями, ты нарушила Гражданский кодекс, вмешавшись в ведение дел, – ты посягнула на супружескую власть. – Мы нуждаемся в реформах».
Каролина, в отличие от Совета пятисот, не кричит: «Долой диктатора!»[611], поскольку тот, кто уверен, что сможет его свергнуть, никогда об этом не кричит.
– Когда я был холостяком, у меня всегда была новая обувь! У меня каждый день возле прибора лежала свежая
