Тем не менее, тщательно обдумав эту важную материю, мы пришли к выводу, что существует несколько способов выбрать невесту более или менее удачно, даже не затратив на это много времени.
Например, совершенно очевидно, что вы не прогадаете, если:
1) Возьмете в жены девицу, чей темперамент сближает ее с женщинами, рожденными в Луизиане или Каролине.
Чтобы получить точные сведения о темпераменте юной особы, следует обратиться к горничным, пустив в ход те средства, о которых говорит Жиль Блас[215] и к которым прибегает государственный муж, желая раскрыть заговор или узнать, как провели ночь министры.
2) Выберете барышню, которая, не будучи уродливой, не может быть отнесена и к разряду хорошеньких.
Мы убеждены, что если мужчина желает быть в браке наименее несчастлив, он должен искать в будущей жене два свойства, являющиеся надежным залогом успеха, – великую душевную кротость и умеренную внешнюю непривлекательность.
Но угодно ли вам узнать всю правду? Откройте Руссо, ибо нет такого вопроса общественной морали, решения которого бы он не предугадал. Читайте:
«У народов нравственных девицы податливы, а замужние женщины неприступны. У народов безнравственных дело обстоит противоположным образом»[216].
Из этой глубокой и правдивой мысли можно сделать вывод, что число несчастливых браков уменьшилось бы, если бы мужчины женились на своих любовницах. Но для этого следовало бы воспитывать французских девушек совсем по-иному. До сих пор французские законы и нравы, вместо того чтобы предупреждать преступления, поощряли их, а обрушивались на проступки. Да что там, оплошность девицы даже и проступком не назовешь в сравнении с грехом замужней женщины. В таком случае разве нельзя утверждать, что куда безопаснее предоставлять свободу девушкам, нежели давать волю мужним женам? Шалопаи посмеются над предложением подвергать девушек на выданье испытанию, но людей степенных предложение это заставит задуматься[217]. В Германии, Швейцарии, Англии и Соединенных Штатах девушки наделены правами, в которых французы усмотрели бы ниспровержение всех нравственных устоев[218]; тем не менее очевидно, что в этих странах несчастливых браков куда меньше, чем у нас.
«Если женщина всецело предалась любовнику, значит, она хорошо его узнала. Прежде чем вверить ему свое сердце, она наградила его уважением и доверием»[219].
Эти правдивые строки, возможно, озарили блеском истины темницу, где Мирабо их сочинил, и хотя плодотворным замечанием, в них содержащимся, мы обязаны неистовейшей из его страстей, они суть ключ к той социальной проблеме, что занимает нас теперь. В самом деле, брак, скрепленный благоговейными наблюдениями, сопутствующими любви, и разочарованием, наступающим вслед за обладанием, – такой брак должен быть нерушимейшим из союзов.
В этом случае жене уже не придется упрекать мужа в том, что она принадлежит ему только по закону. Она уже не сможет, соблазненная софизмами собственного сердца, спрашивать себя двадцать раз на дню, отчего, отдавшись против воли мужчине, которого она не любит, она не вправе отдаться по своей охоте мужчине, которого полюбила, не сможет искать основания для измены в том, что ее покорство мужу – вынужденное. Не сможет жена и жаловаться на природные изъяны мужа: ведь она заранее познакомится с его тиранией, успеет сжиться с его прихотями.
Многие девицы будут обмануты в своих надеждах: не такой воображали они любовь!.. Но разве не бесконечным благом станет для них возможность не связывать себя узами брака с человеком, которого они были бы вправе презирать?
Иные чересчур пугливые люди воскликнут, что подобная перемена в наших нравах породит ужасную распущенность, что законы или главенствующие над законами обычаи не могут, что ни говори, освящать разврат и порок, что если даже в мире существуют бедствия неизбежные, не дело общества – их освящать.
На это легко возразить, что предлагаемая система как раз и ставит своею целью предупредить бедствия, до сих пор почитавшиеся неизбежными; как ни приблизительны наши статистические выкладки, они неопровержимо свидетельствуют о вопиющих размерах социальной язвы; выходит, моралисты наши готовы предпочесть большее зло меньшему, разрушение устоев всего общества гадательной вольности девичьих нравов, распутство матери семейства, подтачивающее самые основы общественного воспитания и причиняющее горе по меньшей мере четверым, распутству девицы, которая компрометирует лишь самое себя и в крайнем случае своего ребенка. Да погибнет добродетель десяти дев, лишь бы пребыл незапятнанным священный венец матери семейства! В зрелище юной девы, брошенной соблазнителем, есть нечто величественное и трогательное: мы видим попранные клятвы, преданное доверие, невинность, льющую слезы на обломках нестойких добродетелей и сомневающуюся в любви отца к его дитяти, а значит – во всем на свете. Бедняжка еще невинна; она еще может стать верной женой и заботливой матерью, и если прошлое ее омрачено тучами, то будущее чисто, как безоблачное небо. Отыщем ли мы эти нежные краски в мрачных картинах беззаконной страсти? В первом случае женщина – жертва, во втором – преступница. На что надеяться жене, изменившей мужу? Пусть даже Господь простит ей ее вину, на этом свете самое безупречное поведение не уничтожит живых плодов ее разврата. Если Яков I – сын Риччо, значит, грех Марии жил столько времени, сколько жила несчастная династия Стюартов, и утрата ими власти – не что иное, как справедливая кара Небес[220].
Положа руку на сердце, признайтесь: разве эмансипация девушек чревата таким уж большим числом опасностей?
Нетрудно обвинить юную особу в неумении противиться коварному желанию, побуждающему ее во что бы то ни стало проститься с девичьей невинностью; однако обвинение это имеет силу лишь в наших нынешних обстоятельствах. Нынче юная особа ничего не знает ни о соблазнах, ни о ловушках; опорой ей служит лишь собственная слабость, снисходительные правила светской жизни поминутно распаляют ее желания, а обманчивое воображение служит ей поводырем тем более ненадежным, что дева юная нечасто посвящает в тайну своей первой любви…
Будь она свободна, воспитание, избавленное от предрассудков, научило бы ее не доверять любви первого встречного. Всякому человеку легче сопротивляться опасности известной, нежели такой, о которой он ничего не знает. Вдобавок разве свобода, предоставленная дочери, помешает матери бдительно за нею присматривать? А разве мало значат целомудрие и пугливость, которыми природа щедро одаряет душу юной девы, дабы она убереглась от несчастья и не отдавалась мужчине, который ее не любит? Наконец, разве существуют на свете такие нерасчетливые девицы, которые даже не догадываются, что самому развращенному мужчине хочется иметь жену с твердыми нравственными устоями, подобно тому как хозяевам хочется иметь безупречных слуг, а коли так, значит, добродетель – самый богатый и выгодный товар, какой может предложить жениху невеста?
В конце концов, в чем, собственно, дело? О ком мы толкуем? Всего-навсего о
