Мелкие неприятности супружеской жизни (сборник)

пяти-шести сотнях тысяч девственниц; вооруженные природной брезгливостью и очень высоко ценящие свою невинность, они так же хорошо умеют за себя постоять, как и себя продать. Восемнадцать миллионов существ, которых мы исключили из нашего рассмотрения, почти поголовно вступают в брак, руководствуясь именно теми правилами, благотворность которых мы стремимся доказать; что же до промежуточных сословий, отделяющих наших бедных двуруких от избранников судьбы, шествующих во главе нации, то, если верить г-ну Бенуатону де Шатонёфу, одному из мужественнейших исследователей, посвятивших себя неблагодарным, но полезным статистическим разысканиям, с тех пор как Франция перестала воевать, число несчастных подкидышей в этих полуобеспеченных сословиях постоянно возрастает[221]. О том, какую глубокую рану мы вызвались залечить, можно судить по данным статистики, свидетельствующим об обилии незаконнорожденных детей в средних классах и, по нашим подсчетам, наводящим на мысль о частоте измен в высшем свете! Впрочем, преимущества, которые принесла бы эмансипация девушек, столь многообразны, что исчислить их на этих страницах все до единого было бы затруднительно. Когда мы дойдем до исследования обстоятельств, сопутствующих браку, каким он сложился в нашем обществе, здравомыслящие умы смогут оценить по достоинству систему свободного воспитания, которого мы домогаемся для девиц во имя разума и природы. Требование, чтобы девицы шли к алтарю невинными, – глупейший из сохранившихся во Франции предрассудков. На Востоке мужчины выбирают жен, нимало не заботясь об их прошлом, и запирают в сераль, дабы быть уверенными в их будущем; французы же помещают в некие серали, охраняемые матерями, предрассудками и религиозными верованиями, юных девушек, а женам предоставляют полную свободу, выказывая таким образом куда большую заботу о прошлом своих спутниц, нежели об их будущем. Следственно, необходимо просто-напросто вывернуть наши нравы наизнанку. Тогда, быть может, нам удастся сообщить супружеской верности ту привлекательность и остроту, какую нынешние женщины находят в супружеских изменах.

Однако мы слишком сильно отклонились бы от главного предмета нашего разговора, если бы принялись обсуждать во всех подробностях это великое усовершенствование нравов, которое непременно произойдет во Франции, но, скорее всего, не раньше двадцатого столетия – ведь нравы преображаются так медленно! Разве даже для самой незначительной перемены не требуется, чтобы дерзновеннейшая из идей прошедшего века сделалась банальнейшей из идей века нынешнего? Поэтому можно сказать, что мы затронули этот вопрос из чистого кокетства – ради того, чтобы показать, что он не ускользнул от нашего внимания, или же ради того, чтобы оставить в наследство потомкам еще один предмет, достойный исследования. Это – третий пункт нашего завещания; в двух первых дело шло о значении куртизанок и физиологии наслаждения:

Дойдем до десяти, а там поставим крест[222].

Нынешние наши нравы и наша несовершенная цивилизация ставят перед нами задачу, сегодня не разрешимую и лишающую смысла всякие рассуждения об искусстве выбирать жену; решение этой задачи – как и всех прочих – мы предоставляем философам.

Задача

До сих пор не выяснено, что сильнее толкает женщину на измену: страх, что ей не удастся согрешить в будущем, или сознание, что она вольна сделать это, когда ей заблагорассудится.

Вдобавок положение человека только что женившегося, который и является теперь предметом нашего внимания, сильно осложняется, если ему попалась женщина, наделенная сангвиническим темпераментом, живым воображением, нервической раздражительностью и непокорным нравом.

Еще большая опасность грозит мужу, если супруга его не пьет ничего, кроме воды (см. Размышление под названием «Гигиена брака»); если же она неплохо поет или легко простужается, покой ему заказан, ибо общепризнано, что певицы – особы по меньшей мере столь же страстные, сколь и женщины, подверженные заболеваниям слизистой оболочки.

Наконец, дело совсем безнадежно, если ваша жена моложе семнадцати лет или если лицо у нее бледное, бескровное: такие женщины чаще всего хитры и коварны.

Не станем, однако, перечислять все дурные приметы, которые могут испугать мужа, решившегося исследовать характер своей жены. Мы и без того слишком далеко отклонились от разговора о пансионах, где куется столько несчастий, где воспитываются девицы, не способные оценить тяжкие жертвы, ценою которых разбогател порядочный человек, делающий им честь предложением руки и сердца, девицы, нетерпеливо рвущиеся к роскоши, не знающие ни наших законов, ни наших нравов, жадно хватающиеся за власть, какую дает им их красота, и готовые променять истинное чувство на россказни льстеца.

Пусть же это Размышление навсегда поселит в памяти тех, кто его прочел, даже если они взялись за нашу книгу лишь для виду или от скуки, глубочайшее отвращение к воспитанницам пансионов – уже одним этим сочинение наше окажет обществу величайшую услугу.

Размышление VII

О медовом месяце

Если первые наши размышления доказывают, что замужней женщине во Франции почти невозможно остаться добродетельной, то подсчет холостяков и обреченных супругов, замечания касательно воспитания девиц и беглый обзор трудностей, встающих на пути мужчины при выборе невесты, отчасти объясняют причины столь бедственного состояния национальной нравственности. Открыто назвав ту тайную болезнь, что подтачивает устои общества, мы указали на ее истоки, среди которых – несовершенство законов, непоследовательность нравов, негибкость умов, противоречивость привычек. Теперь нам предстоит взглянуть на развитие болезни.

Начнем мы с тех серьезных вопросов, которые ставит перед наблюдателем медовый месяц – пора, предрешающая все течение дальнейшей супружеской жизни и призванная стать для нас той нитью, на которую мы нанижем все наши замечания, аксиомы, задачи – колечки, с умыслом рассыпанные по нашим празднословным Размышлениям, разом и мудрым, и сумасбродным. Медовый месяц станет, так сказать, апогеем анализа, который мы обязаны довести до конца, прежде чем столкнем двух наших воображаемых бойцов.

Выражение «медовый месяц», рожденное в Англии[223], приживется во всех языках, ибо оно превосходно передает мимолетное очарование брачной поры, когда жизнь оборачивается к нам лишь своей сладостной и восхитительной стороной; ему суждено долголетие, каким отличаются иллюзии и заблуждения: ведь оно не что иное, как отвратительнейший обман. Медовый месяц предстает нам нимфой, увенчанной цветами, обольстительной, как сирена, однако на деле он не что иное, как самое настоящее несчастье, а несчастье чаще всего приходит с шаловливой улыбкой.

Супругам, которым суждено любить друг друга всю жизнь, медовый месяц неведом; для них он не существует или, вернее сказать, длится вечно; они подобны тем бессмертным созданиям, что не понимают слова «смерть». Однако не об этих счастливцах ведем мы речь. Нас интересуют обстоятельства, при которых на смену медовому месяцу постепенно приходит месяц ледовый. Этот последний кончается переворотом, который окончательно решает судьбу брака: если ледовый месяц полностью вступает в свои права, то это уже навсегда.

Могут ли два существа, не созданные друг для друга, испытать радости медового месяца?

Если этот месяц для них все-таки начинается, то как он заканчивается?

Всякая ли пара начинает совместную жизнь с медового месяца?

Ответим по порядку.

Превосходное воспитание, которое получают наши