– Да я только тебя и вижу. Это меня просто бесит. Просто бесит! – голос его резко взвился, но глаза оставались влажными и тоскливыми.
– Кто вы? – спросила я, потянувшись, чтобы коснуться его рукава. – И за кого вы принимаете меня?
Он быстро отступил на шаг.
– Убирайся, подлая тварь. Я могу избавиться от тебя, даже если у нее не получилось. Хоть твое касание и холодно, как могила, я знаю, что ты пришла прямиком из пекла.
Он неверной походкой удалился, пройдя сквозь озерцо коньячно-рыжего света куда-то в темноту у дальней стены. В тишине прозвучал одинокий выстрел.
Я выбежала из комнаты, в ушах звенело. Борясь с головокружением, я брела по широкому полуразрушенному коридору, чей выстланный плиткой пол порос мокрым мхом. Оконный переплет был увит плющом, все вокруг пахло гнилью. Коридор привел меня в гостиную с влажными потеками на обоях, где по сторонам плешивого бархатного дивана стояла пара складных стульев без обивки. На столе перед диваном лежала стопка модных журналов. С обложки верхнего – пожелтевшего Vogue Paris — пустым взглядом смотрела Кристи Тарлингтон. Ноябрь 1986 года.
Позади меня послышался шорох. Кто-то запустил в дверной проем журналом «Стрижка и бритье». Это была Элла, которая теперь выглядела чуть старше – лет на восемь. Она застенчиво улыбнулась, не раскрывая губ, и снова убежала.
– Элла! – крикнула я ей вслед, но воздух поглотил звук. Я провела рукой у себя перед глазами – и воздух слегка задрожал, как будто я смотрела сквозь треснутое стекло.
Я снова пошла вперед и споткнулась о порог. Коленями я приземлилась на толстый ковер цвета слоновой кости. Чтобы подняться, я ухватилась за длинный шелковый балдахин кровати как раз на расстоянии моей руки.
Кровать была как из сказки, до пола завешенная ветхими завесами. Сквозь прорехи я могла разглядеть фигуру, неподвижно лежавшую на постели. По четырем углам кровати стояли потемневшие серебряные канделябры с зажженными свечами, которые плакали воском и распространяли дурманящий аромат жимолости.
Я совершенно не желала видеть, кто лежит на кровати. Я вообще не хотела находиться в этой комнате, в этом доме. Все здесь не сочеталось одно с другим, это была записная книжка, полная мест и мгновений, чьих-то разрозненных воспоминаний. Воспоминаний Алтеи или, может быть, Эллы. Был ли Ореховый лес реальным? Существовал ли он когда-нибудь? Где бы я ни находилась, это был не человеческий дом. Это был калейдоскоп. Я подошла к окну, подумав, что могла бы вылезти наружу, но оказалось, что я уже не на втором этаже – каким-то образом я попала в башню. Лужайка казалась зеленым морем далеко внизу.
То, что лежало в кровати, издало негромкий звук – стон или вздох, от которого у меня встали дыбом все волосы на голове и даже тонкие волоски на шее. Я бросилась прочь из комнаты.
И выбежала в грязновато-желтую кухню. На потолке тихо жужжала лампочка, от запаха укропа и несвежего кофе у меня скрутило желудок. Робкий весенний свет лился сквозь грязное окно на буфет, полный чашек. Запустение лежало на всем вокруг, как слой пыли. На пластиковом зеленоватом столике стояла пустая кружка, лежал ссохшийся от воды томик «Мадам Бовари» и ножницы. И стопка газетных вырезок, соединенных скрепкой.
Дрожащей рукой я вытащила верхнюю бумажку, перекосив всю стопку. «Беспокойства в городке на севере штата – последствия убийства». «Поиск пропавших туристов идет вторую неделю». «Убийства на севере штата – скорее всего, серия». «Обнаружена пятая жертва, убийства до сих пор не раскрыты». «Таинственные преступления в маленьком городке». «Останки найдены, вопросы остаются открытыми».
Значит, Алтея знала. Знала, что она выпустила наружу – и какие у этого последствия.
Вопль у меня за спиной разрезал воздух надвое. Я резко развернулась, сбив на пол кружку. На плите неожиданно засвистел, закипая, голубой эмалированный чайник, а за дверью послышался скрип шагов.
За краткое мгновение страха я обдумала, не броситься ли мне в окно. Но продолжала стоять, чувствуя, как вибрируют мышцы моих рук. Шаги приближались и остановились прямо за порогом.
Молчание тянулось, пока не стало совершенно невыносимым – плотная, выжидающая тишина вслушивающегося живого существа. Я сделала несколько шагов по плиткам пола, взялась за ручку – и открыла дверь рывком, как сдирают полоску пластыря.
…И ступила в водоворот голосов, музыки и тел, в аромат воска и духов, густой, как сироп.
Я стояла в полумраке бального зала. Над головами танцующих раскачивался тяжелый канделябр с оплывшими свечами; пары двигались под нестройную пронзительную музыку, которая отлично подошла бы для вечеринки в аду.
Танцующие были плотно притиснуты друг к другу, как пассажиры метро в час пик, и раскачивались в болезненном ритме музыки. Свет свечей блестел на зубах, белках глаз, на потной коже и на каплях белого воска, которые падали людям на волосы и застывали.
Мне показалось, что в толпе я вижу Эллу – немного повзрослевшую, но все еще не взрослую. Она улыбалась светской улыбкой своему партнеру, который закружил ее в танце, и она исчезла из вида. Я стала проталкиваться вперед, чтобы ее найти, и толпа поддалась.
Мужчина со свежим синяком под глазом танцевал в одиночку, явно разогретый чем-то покрепче ликера. Трое женщин с телами тонкими, как лианы, сплетались воедино и расплетались, будто у них вовсе не было костей, и сливались, как в размытом акварельном рисунке. Я едва не споткнулась о какую-то коротышку, которую я сперва приняла за ребенка, пока на ее лицо не упал свет. Взгляд ее глаз заставил меня отступить на шаг.
И тут я увидела нечто, от чего замерла, до кончиков пальцев наполнившись звездным светом.
Финч. Ошибиться невозможно – это был Финч в самом сердце зала. Финч в белой рубашке, с тяжелыми тенями на плечах. Глаза его пылали, губы мягко изогнулись, и он целиком и полностью был поглощен своей партнершей – невысокой энергичной девушкой с яркими волосами, сбегавшими по спине, как у Барби.
Это была я — только длинноволосая, и эта другая я смотрела на Финча с выражением, которого я не могла представить на своем лице.
Все это не было похоже на иллюзию или сон. Я ощущала запах пота и пролитого вина, и свечного воска, чувствовала привкус крови – я прокусила кожу на губе. Я позвала Финча по имени – или хотя бы попыталась, – но музыка заглушила мой голос.
Тут свет свечей мигнул, как электрический, толпа сдвинулась и изменилась, лица просеялись сквозь ячейки света и тьмы. Мне показалось, что я наблюдаю сразу за дюжиной адских вечеринок, наложившихся одна на другую, полных слишком странных и безумных существ, которым
