С края канавы на него смотрела пожилая женщина в лохмотьях. Лицо было морщинистым и некрасивым, но светлые прозрачные глаза смотрели жалостливо.
— Малыш, Благие Небеса, как же ты туда попал? — запричитала женщина, опустилась на колени и протянула Ангусу руку.
Тот ухватился за нее и с трудом, упираясь ногами в земляные стены, выбрался из канавы, причем женщина его фактически вытянула, больно дернув и едва не вывихнув ему плечо.
— Скорее, надо спрятаться!
Женщина крепко схватила Ангуса и укрыла своей дырявой накидкой.
Мелко семеня, она побежала по переулку, прижимаясь к стенам и держась в тени. Не в силах видеть то, что происходило вокруг, Ангус крепко зажмурился. От нищенки кисло пахло немытым телом, луком и еще чем-то приторным. Мальчика затошнило, и он едва не потерял сознание.
Вокруг солдаты Бреса грабили, резали и насиловали горожан. Они вламывались в дома и либо убивали хозяев, либо, если те не сопротивлялась, забирали все, что приглянется. На грязную старуху, кравшуюся по стеночке, никто не обращал внимания.
Нищенка добежала до двухэтажного дома, из которого доносились вопли и грохот ломающейся мебели, нырнула вниз и торопливо спустилась в подвал. Там дрожащей рукой вставила висевший на веревке на шее ключик, открыла замок и проскользнула в темноту.
Она поставила Ангуса на пол, поскорее заперла замок, чем-то зашуршала и зажгла жировой светильник в маленькой плошке. Света от него почти не было. Нищенка посадила Ангуса на жесткую узкую кровать и прижала к себе.
— Бедный малыш, моя детка, моя детка, — бормотала она, гладя мальчика по волосам. — Моя деточка, мой маленький ягненочек.
У Ангуса слипались глаза и кружилась голова. Но тут, в тишине и полумраке, он вдруг ожил, и осознание всего случившегося ужаса обрушилось на него со всей безжалостностью. Он закричал, вырвался и вскочил на ноги.
— Я сын Старшего Ворона, мои мама и папа во дворце, я хочу к ним! Отведи меня к маме! — кричал Ангус, топая ногой, визжа и размахивая руками.
Нищенка снова поймала его и прижала к себе. Ангус верещал, боролся и даже пытался ее укусить, но взрыв энергии закончился так же внезапно, как начался.
— Бедный, бедный малыш, — бормотала нищенка, баюкая его. — Ведь твои родители мертвы, да примут их Небеса на поля радости и блаженства. Сирота ты теперь горемычная. Один, словно в поле былиночка. Ну тише, тише. Успокойся, поспи. И не надо больше говорить, чей ты сын. Теперь ты будешь мой сынок, я тебе стану песенки петь… Ах, когда-то был у меня сынок! Такой крошечка, такой маленький! Да я его оставила на чужих людей, а сама на заработки ушла. Он и умер, бедный мой, моя кровиночка, мой зайчик лесной…
Нищенка глухо зарыдала. Ее теплые слезы капали Ангусу на макушку. А слезы Ангуса текли и текли, насквозь пропитывая лохмотья нищенки и смачивая ее вздрагивающую грудь.
* * *В огромном кабинете Аодха Ворона всегда было сумрачно и холодно. Серый камень стен и невидимые сквозняки изо всех углов мешали огню гигантского камина согреть помещение. Кроме того, с самой смерти Аодха кабинетом не пользовались, и теперь в нем витал дух нежилого помещения, хотя служанки и постарались вытравить его горячей водой с щелоком и ароматными сухими травами, настеленными на каменный пол.
Под потолком жила темнота, на стенах висели ростовые, потемневшие от времени, портреты Воронов, чьи имена теперь помнили лишь только архивные книги, пылившиеся в замковом святилище.
За круглым столом сидели: миледи Воронов, начальник стражи Каэрвен, лорд Медведь со старшим сыном, два лорда Волка (старый и молодой), лорд Вепрь, совсем юный, румяный, с испуганно-радостно блестевшими глазами, лорды Рысь, Росомаха, Горностай, Олень, Зубр, Тур и еще несколько лордов, не принадлежавших к древним родам Серых гор, названных по своим предкам из местной фауны.
Над столом царило угрюмое молчание: почти все роды отдали лучших сыновей и воинов в войско Эннобара, и во многих горных замках теперь стонали старинные плачи овдовевшие миледи, осиротевшие дети и дряхлые матери, потерявшие свою гордость — сыновей в самом расцвете лет и мужей, возглавлявших род. А еще черной тенью воронова крыла накрыла горы весть о том, что Брес занял Тамврот и разоряет замки и деревни.
Миледи Воронов казалась спокойной. Ее красивое лицо не портили ни заплаканные глаза, ни тени, ни морщины. Только жестче стали складки у рта да еще холоднее и проницательней — взгляд.
— Говорят, Брес не сжег Тамврот, а стоит там и обирает окрестные земли, — нарушил молчание лорд Медведь — седой, заросший бородой и серебристым пухом по самые глаза. Его мощные плечи сутулились, спина уже не держалась ровно.
— Скорее всего, он захочет пойти на нас или на Приморье, — отозвался молодой пригожий лорд Рысь. Он был старшим среди трех братьев, но остался дома, так как прошлым летом, охотясь в горах, упал с лошади и повредил ногу, превратившись в калеку. В голубых глазах лорда Рыси жила затаенная боль, тяжелое, страшное горе. Оба брата остались лежать рядом с телом лорда Кайси, а он торчал дома вместе со стариками и сейчас сидел за столом совета.
— Я послал к границам разведчиков, — сообщил старший лорд Волк. — Некоторые дошли почти до Тамврота, и дело плохо: повсюду ездят вооруженные отряды Лугайда, армия Бреса стоит в столице и по замкам в округе. Они запасаются провизией и отнимают оружие, хватают крепких мужчин и забирают в Тамврот, в тюрьму.
— Но разве Бресу выгодно сейчас бросать только что занятый Тамврот и лезть к нам, в горы? — робко подал голос лорд Вепрь, которому на днях исполнилось шестнадцать лет. Его отец, старший брат и даже племянник, сын старшего брата, погибли с войском Кайси, и теперь он стал главой рода, отчего ему было весело и страшно. А еще он испытывал гордость и мечтал о подвигах, в то же время не до конца веря, что это все не сон и он действительно как взрослый сидит на совете в Твердыне Воронов.
— Бресу сейчас выгодно свернуть шеи всем, кто стоит между ним и властью, — хрипло ответил старый лорд Волк. — Он разбил Эннобара и занял Тамврот. Ему кажется, что еще немного —
