Комната омыта сумерками. Я не включаю свет – теперь у меня нет причины бояться темноты. Что бы в ней ни пряталось, я выше этого.
Вслед за кроваво-красным мясом я заливаю в глотку пятидесятидолларовое вино – и, о господи, в этот самый момент я получаю сообщение от Бекс.
«Мой паспорт не у тебя? – пишет она. – Кажется, я оставила его в номере».
Меня радует эта новость. Женщина, которая отвергла Джека Спаркса – самого Джека Спаркса! – все еще в Америке. Наверняка в Лос-Анджелесе. Я обвожу комнату беглым взглядом, хитрым и пронзительным, как у змеи. А своими новыми гадкими мыслями я думаю, что не важно, здесь ее паспорт или нет. Я ведь все равно могу сказать, что он здесь.
Ведь ей он больше все равно не пригодится.
Бекс явно не понимает, что существует только для моей выгоды. Но сейчас мне от нее выгоды никакой…
Глубоко внутри настоящий я встрепенулся и хочет отобрать у меня бразды правления. Настоящий я хочет позвонить Бекс и предупредить ее держаться от меня подальше. Настоящий я думает, как бы сделать так, чтобы паспорт доставили ей с курьером. Или вовсе оставили где-то на нейтральной территории, чтобы я не знал, в каком отеле она остановилась. Я больше не могу себе доверять.
Но настоящему мне не вырвать руль у меня из рук. Настоящий я связан по рукам и ногам и валяюсь на заднем сиденье с кляпом во рту.
Я парализован, мне нечем дышать.
Я заперт внутри этой жуткой карикатуры на самого себя.
Лезвие ножа одобрительно поблескивает, пока я мысленно составляю ответ для Бекс с предложением прийти и забрать паспорт.
Да-да, приходи и забери…
Вспомни, – шепчу настоящий я, слог за слогом проталкивая послание самому себе в трещины брони Аи. – Вспомни… вспомни, что говорила Шерилин про Алистера Кроули. Лезвие!
– Да, я, я, я, я, я помню, – говорю я вслух и беру в руки телефон. – Было что-то. Он резал себя для контроля над своим эго. Ну и что?
Так порежь себя.
Я корчу гримасу.
– С какой стати мне, мне, мне, мне, мне это делать? – вопрошаю я, набирая ответ Бекс.
Очисться. Возьми контроль над Аей. Спаси Бекс.
Не прекращая печатать, я говорю:
– Ты хочешь, чтобы я, я, я, я, я спасал неблагодарную тварь, которая предпочла мне, мне, мне, мне, мне Лоуренса и Астрала? Ни за что.
Сейчас же.
– Не-а. Это больно. Куда веселее будет пройтись этим лезвием по Бекс. Хорошо бы растянуть удовольствие. Думаю, мне, мне, мне, мне, мне это понравится.
Сообщение дописано. Я вот-вот нажму «Отправить».
Знаете, как бывает, когда тело дергается, как бы просыпаясь ото сна? Вот что происходит в этот момент. Абсолютно инстинктивная судорога заставляет меня выронить телефон и схватиться за нож. Другой рукой я поднимаю футболку, обнажая часть торса.
Прежде чем Ая успевает помешать мне, я провожу рифленым лезвием по животу и вспарываю кожу.
Я бьюсь и шиплю, когда на моем теле выступают пот и кровь. На глаза наворачиваются слезы.
Эта кровоточащая линия вспоротой плоти – победа для настоящего меня, который получает немного власти над собой и наносит еще один порез, чуть повыше.
Мир сужается до одной моей боли.
– Прекрати, – говорит Ая моим ртом. – Я, я, я, я, я бесценен.
Испугавшись, что Ая снова одерживает верх, я режу себя снова и снова, пока от моего торса не остается лишь колонка горизонтальных кровавых борозд. Лесенка из красных реек от пупка до шеи. Мой пах и простыни подо мной влажные от крови.
Надеясь, что теперь можно остановиться, я жадно глотаю воздух и перекатываюсь на спину, с облегчением ощущая себя самого в этом теле. Но интуиция подсказывает, что Ая – это гротескный коллаж из моих самых темных качеств. Да, Ая – это воплощение Джека, который разрушил отношения Бекс и грезил о славе, когда умирали один за другим его товарищи. Ая – это мое омерзительное эго, которому приделали ноги. Сущность внутри Марии Корви встряла в наш эксперимент, чтобы оставить от меня только это.
Я выиграл битву, но не войну. Это затишье перед бурей. Я знаю это потому, что Ая нашептывает мне слова на задворках сознания.
Ая шепчет: «я», «мое», «мне».
Ая шепчет: «Ты же хочешь, чтобы я, я, я, я, я вернулась».
Дьявольский тиннитус.
Мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не расплакаться, когда Алистер отвечает на звонок. Если я не могу позвонить маме, значит, придется ограничиться им.
– Это я, – говорю. – Джек. Мне очень нужна твоя помощь.
– Да как ты смеешь, – цедит он. – Как ты смеешь сюда звонить.
Омерзение в его голосе вводит меня в ступор, и в трубке раздаются гудки. Я перезваниваю три раза, но безрезультатно. Я отчаянно нуждаюсь в человеке, которому я не безразличен, кто может помочь, но понимаю, как мало на свете таких людей, и думаю о Бекс… Но в тот же момент отказываюсь от этой мысли ради ее собственной безопасности. Пока Ая ошивается в моей голове, нужно держаться подальше от Бекс. Я просто не могу себе доверять.
Когда я звоню своему агенту, сперва он просто молчит в трубку. Только слышно, как звонят телефоны в шумном офисе.
– Алло? – повторяю я. – Мюррей, мне очень нужна твоя помощь.
Перед тем как повесить трубку, он говорит тоном, сухим и холодным, какого я не слышал от него даже тогда, когда в край выводил его из себя:
– Не звони сюда больше.
Я сижу, приложив к уху горячий телефон, и лихорадочно соображаю. Может, я уже числюсь в розыске и мои фотографии висят на информационных табло? Не может быть, чтобы тела на ранчо обнаружили так скоро. К тому же меня несложно найти. Почему отряд спецназа еще не ворвался в мои окна? Нет, не может быть, чтобы Алистер и Мюррей знали о происшествии на ранчо. Просто Алистер невзлюбил меня с того момента, как отец ушел от нас, и ненавидел меня весь последний год. А у Мюррея лопнуло терпение, и он решил, что я не стою тех проблем, которые доставляю. Я сжег все мосты, которые передо мной были.
Позвонить доктору Санторо? Но нет, это человек, которому нужно платить за встречу. Ему все равно.
Потом я вспоминаю о Шерилин Честейн. Она, должно быть, ненавидит меня не меньше Алистера, но я вдруг понимаю, что кроме нее мне некому помочь. Она понимает, в каком я положении. Она даже пыталась предупредить меня до того, как все это началось.
Когда Шерилин отвечает на звонок, я лежу на полу, свернувшись калачиком. Я обливаюсь потом, хотя кондиционер шумит вовсю. Здесь, внизу, на колючем ковре, прижимая белое полотенце в пятнах крови к своей истерзанной груди, я чувствую
