Ком, крепко засевший в горле, не дает мне говорить.
– Все пошло наперекосяк. Все.
Горький вздох на том конце линии.
– Ясно. Сделай глубокий вдох и постарайся как можно спокойнее рассказать, что значит «все».
Я рассказываю ей о «Большом Койоте». Говорю, что заплачу любые деньги, лишь бы она вытащила Аю из моей головы и избавилась от нее навсегда. Но Шерилин как будто не слушает и только говорит, что вылетает ближайшим рейсом из Окленда.
Мое дыхание далеко от ровного и глубокого. Я спрашиваю, сколько мне придется ждать до ее приезда.
– Постарайся не думать об этом, Джек. Зависит от рейса, но по меньшей мере двадцать четыре часа.
– Я не думаю, что могу столько ждать. Не думаю, что смогу еще больше резать себя.
– Постарайся сконцентрироваться. Ты еще не писал о случившемся? Это может удержать Аю в стороне. Пришли мне письмом, что ты написал на данный момент. И не режь себя, пока не почувствуешь, что Ая возвращается, хорошо? И не порежь артерии.
– Шерелин, – зову я, сжимая телефон так крепко, что трещит корпус. – Я знаю, что Мария все подстроила. Эта сущность внутри нее. Это…
– Джек, мне нужно забронировать билет. Ты только держи себя в руках.
Я даже не успеваю поблагодарить ее, когда она кладет трубку.
Я остаюсь лежать на полу, а потом начинаю слышать шепот Аи.
– Ты же знаешь, что я вернусь, – говорит шепот. – Это вопрос времени. И ты знаешь, что будешь чувствовать себя прекрасно.
Я вскакивю с пола и бросаюсь к ноутбуку. Да, последую совету Шерилин и начну писать. Здесь вполне хватит работы на полные сутки. Потом она приедет и поможет мне, и все будет в порядке. Когда я вернусь в стабильное психологическое состояние, я обращусь в полицию и попробую объяснить, что же случилось на ранчо.
Ага, удачи с этим, будущий Джек. Будущий заключенный Джек.
И вот я здесь. Двадцать четыре часа спустя я поравнялся в книге с текущим моментом, но ничего не в порядке. Совсем не в порядке.
Я все еще жду Шерилин.
Ая, как акула, выплывающая на поверхность из черных глубин.
Лезвие уже час как не помогает, может быть, потому, что я так страшно устал. Я я я думаю, Ая укрепляет свою позицию каждый раз, когда я я я отключаюсь за компьютером, даже если на несколько секунд. А иногда, когда я я я печатаю слова вроде я я я или меня меня меня, я я я не могу перестать печатать их и иногда я я я не могу перестать говорить их. Я я я взял себя себя себя в руки и удалил лишние слова с последних страниц, но сейчас я я я оставляю их специально, чтобы показать вам.
Становится хуже и хуже. У меня меня меня меня закрадывается тревожное чувство. Написание книги помогало мне мне мне мне концентрироваться на чем-то, но в то же время книга-то обо мне мне мне мне.
А значит, она об Ае.
И это пробивает ей путь наружу.
Может ли Шерилин помочь? Я я я я наверное не заслуживаю ее помощи. Но я я я я все равно приму ее, потому что я я я я эгоист. Все мы эгоисты. Это тактика выживания.
Это нормально, правда?
Вот что я я я я продолжаю твердить себе себе себе себе.
Нельзя провести остаток дней, запертым внутри себя себя себя себя самого самого самого самого.
Пожалуйста, хоть бы Шерилин помогла.
Ая выходит. Я я я я ухожу обратно под толщу волн.
Из клиники только что пришло сообщение с результатами обследования.
Сканирование показало, что в моем мозгу отмечены лишь «самые незначительные» повреждения, вызванные злоупотреблением алкоголем и веществами.
Глядя на эти результаты в моем моем моем моем моем нынешнем крайне нестабильном состоянии, я я я я я начинаю рыдать. И я я я я я чувствую, как начинаю меняться, очень быстро, ужасно быстро, черт, я я я я я отправил Бекс сообщение и сказал ей приходить за паспортом в любое время, ха-ха! Она ответила и написала, что будет через полчаса, ха-ха-ха-ха-ха! Ладненько, Шерилин, отправлю тебе это, чтобы держать тебя в курсе. Уверен, ты будешь в восторге.
В дверь стучат. Пойду, открою:D
Глава 18
Ну наконец-то! Я снова пишу. Надеюсь, я проживу достаточно, чтобы успеть рассказать вам все, что случилось после возвращения Аи.
Я испытываю адскую боль. Удивительно, на что ты способен, когда нужно написать свою эпитафию. Подумать только, а ведь когда-то я откладывал работу из-за паршивой простуды.
Дела были плохи, хуже некуда, чего я и ожидал, но в то же время случилось и что-то удивительное, чего я совсем не ожидал.
Сегодня, когда я пишу эти строки, прошло сорок дней с Хэллоуина. Я все сосчитал. Не четыредесятница, конечно, но что-то вроде. Спасибо доброму самаритянину, я отлеживаюсь в теплой постели, и вы ни за что не поверите где и тем более не поверите, какой сегодня день.
Но я вам все равно расскажу.
Я собираюсь с силами. И вам советую.
Кровь хлюпает под моей голой спиной и под бедрами.
Кровью пропитано покрывало на кровати. В основном это кровь, которую я пустил себе, пытаясь не подпускать Аю, но она смешана и с чужой кровью.
Марк Ховитц постучался в самый неподходящий момент, на закате, когда Ая только-только обрела контроль. Я уже успел сфотографироваться в собственной крови и опубликовать фотографии на своей новой странице в Интернете[23]. Я пошел на публичное унижение и попросил Ричарда Докинза добавить меня в друзья, но не получил ответа, мы ведь с ним не знакомы. Ае не понравилось, когда ее заблокировали.
Открыв дверь, я обнаружил на пороге Ховитца, из которого так и пер норов начинающего гангстера. Он сообщил, что уволил Джонсона, когда узнал про наш спиритический сеанс. И как я посмел домогаться горничной? Он требовал от меня немедленно убираться, какой бы рекламы ему это ни стоило.
Я втащил его в номер за галстук и избил до бессознательного состояния. Потом взял нож и перепилил ему глотку. Его горячая кровь брызгала на мое лицо, пока я тащил его в шкаф. К тому моменту, когда я вытер нож о штору, из шкафа прекратили доноситься булькащие звуки.
Вот так я воспринимал весь процесс убийства Марка Ховитца. Просто, бесстрастно. Ховитц представлял проблему, проблему нужно было убрать. Он бы не стал молчать и сидеть сложа руки, вот и пришлось помешать ему говорить и действовать.
Мне ужасно жаль.
Когда я сажусь обратно на кровать, Ая возмущается осквернением храма, который есть мое тело – речь о множественных кроулианских ранах, нанесенных в попытках обуздать ее. Настоящему мне нечего на это сказать,
