– О, Льюис, это Брэм Кардэйл, художник, о котором я тебе говорила. Мистер Кардэйл… виконт Льюис Харкурт.
Она не сказала «мой жених», но он все еще остается ее женихом. И к тому же он волшебник. Не знаю, кто в этой ситуации чувствует себя более неловко: Лилит или я. Я не должен все усугублять.
Он неуклюже протягивает руку.
– Я ученик Ричарда Мэнгана, скульптора. Вам наверняка знакомы его работы.
Одно томительное мгновение кажется, что виконт не возьмет руку Брэма, но затем он крепко пожимает ее.
– А кому они незнакомы? Они прекрасны. Правда, из меня плохой судья. Я совершенно не разбираюсь в искусстве, верно. Лили? Ты всегда говорила, что я в нем профан.
Брэм еле сдерживается, чтобы не заскрипеть зубами, когда виконт называет Лилит уменьшительным именем.
– Вы должны как-нибудь прийти в студию, – говорит он. – Я с удовольствием объясню вам суть его работ.
– Я пытался уговорить Лили взять меня с собой, когда она сопровождала Шарлотту на сеансы, но она отказалась. Сказав, что гения беспокоить нельзя.
– Ничего подобного я не говорила. – Лилит слегка краснеет.
– Как бы то ни было, с собой ты меня не взяла. Наверное, у тебя завелись секреты и ты не хотела впускать меня в ваш богемный эстетствующий кружок.
– Не говори чепухи, Льюис. Почему бы тебе не поискать какую-нибудь девицу и не пригласить ее на танец? Оркестр вот-вот начнет играть.
Виконт отшатывается и с трагическим видом хватается за сердце.
– А ты бываешь жестока, Лилит Монтгомери, – так говорить со своим любимым женихом! Но если меня не хотят видеть, я уйду. Когда ты закончишь обсуждать искусство и гениев, вспомни, что в твоей бальной карточке первый вальс и полька записаны за мной. – Сказав это, он, улыбаясь, исчезает в толпе.
Они смотрят ему вслед, затем Лилит поднимает глаза, встречается взглядом с Брэмом и неуверенно улыбается.
– Прости, – говорит она. – Положение было… затруднительное. Мне следовало…
– Сказать ему? Это верно. – Его слова звучат куда резче, чем он хотел.
Лилит хмурится и на секунду закрывает глаза. Брэм открывает рот, чтобы взять сказанное назад, чтобы извиниться, но его слова заглушают первые такты вальса Штрауса.
Он кладет ладонь на ее руку.
– Лилит… мне пришлось прийти. Этого хотел Мэнган. И… я так хотел тебя видеть. Ты выглядишь очаровательно, любовь моя.
Она открывает рот, чтобы ответить, но тут из толпы появляется Льюис.
– Насколько я понимаю, это наш танец, – говорит он и предлагает Лилит свою руку. Она позволяет ему увести себя, бросив на Брэма один-единственный взгляд, слишком короткий, чтобы он мог понять, что она думает.
Музыка становится громче. Под аплодисменты собравшихся хозяин и хозяйка дома идут танцевать. Лилит исчезает в толпе танцующих, и, когда Брэм видит ее снова, виконт Харкурт обнимает ее за талию в вальсе.
* * *Со своего наблюдательного пункта на нависающей над бальным залом галерее Николас Стрикленд прекрасно видит всех, кто представляет для него интерес. К тому же здесь ему не приходится терпеть шумное веселье гостей. Ему вообще не по душе светские сборища, но больше всего ему не нравятся те из них, где собирается так много народа и все скачут по залу, напиваются плохим шампанским и пытаются перещеголять друг друга богатством драгоценностей и нарядов. Его с души воротит от результата этого столпотворения – спертого воздуха, потного запаха разгоряченных человеческих тел. Хорошо, что в бальном зале дома Энструзеров есть хоры. Еще лучше то, что хозяева решили разместить оркестр не здесь, а внизу, так что галерея почти пуста, чему Стрикленд весьма рад.
Он видит, как молодой виконт Харкурт, по-собственнически обнимая Лилит Монтгомери за талию, кружит ее в вальсе под звуки труб. Хотя у самого Стрикленда нет друзей и он старается ни с кем не вступать в физический контакт, он много лет наблюдал за теми, кто таких контактов не избегает. И то, что он узнал из своих наблюдений, приводит его к выводу, что виконт влюблен по уши, а дочь герцога – нет. Ее спина, плечи и шея напряжены, она явно не наслаждается танцем со своим партнером, хотя и смотрит на него с улыбкой, которая кажется искренней. Виконт же обнимает ее за талию так, будто боится, что она сбежит, и ни на секунду не сводит с ее лица на удивление острого взгляда. Правда, Стрикленд замечает, что леди Лилит, пожалуй, испытывает к виконту некоторую привязанность, но это чувство, видимо, порождено давними дружескими связями и долгом и совершенно не похоже на страсть. Однако, решает Стрикленд, для его целей хватит и этой привязанности. Леди Лилит доверяет своему жениху, это очевидно. Очевидно и то, что она доверяет большинству из собравшихся здесь. Как с ней может случиться что-то нежелательное, тем более что-то угрожающее ее безопасности, в этом роскошном зале среди этих блистающих драгоценностями людей? Приехав сюда, Стрикленд заметил духов-хранителей, с похвальным терпением и преданностью ожидающих ее у дверей. Он не удивился, увидев бравых офицеров-роялистов, которые сопровождают ее всегда, но выходит, что к ним прибавился еще и громадный варвар-гот. Увидев Стрикленда, он послал в его сторону заряд чрезвычайно неприятной энергии.
Стрикленд оглядывает толпу в поисках того, кто нужен ему для осуществления его планов. Наконец он видит высокую угловатую фигуру седьмого герцога Рэднора, в руке у него бокал с шампанским, он уже нетвердо держится на ногах, и ясно, что его куда больше интересует выпивка, чем вальс. На первый взгляд с Фредериком Робертом Веллингтоном Монтгомери все в порядке, но если вглядеться, то можно заметить, что он удручающе слаб. Уже одна болезненно бледная кожа ясно говорит, что здоровье его подорвано. Черные как смоль волосы не блестят, глаза бегают, и в них сквозит усталость. Если бы Стрикленд был способен на жалость, он бы посочувствовал этому существу, ибо свою судьбу он выбирал не сам. Правда, более сильный духом молодой человек сумел бы справиться с требованиями, которые предъявляет ему принадлежность к роду волшебников, некромантов и аристократов. Но Фредди Монтгомери слабак, и Стрикленд не испытывает ни капли сочувствия к этому
